Юрий Горюнов - Призрак нереального (сборник)
— Значит так. Все молодцы, не расслабились за время моего отсутствия, значит, знаете свое дело. Сергей, — обратился я к своему другому заместителю, — я в ближайшие дни, как смогу появлюсь, а ты пока всю работу возьми на себя. Я сейчас скажу, какие вопросы надо решать.
Я поставил задачи и на что надо обратить внимание, а затем попросил Лену взять трубку, остальные были свободны.
— Записывай. Билет на самолет из…, — я назвал ей областной центр, — с открытым рейсом и датой. Я думаю, что прилечу завтра или послезавтра. Как сделаешь все, позвони мне, телефон будет со мной.
— Ясно.
— Тогда отбой.
Когда я вышел из комнаты, дверь в которую не закрывал, то увидел вопросительный взгляд тети Кати.
— Да, мне надо ехать.
Она понимающе покивала: — А я уже привыкла. Вот это и есть жизнь. Люди встречаются, расстаются, и остается только память. Это вам, молодым есть еще что ждать, а нам старикам только и остается только вспоминать.
— А приезжай в гости. Хочешь, поедем вместе. С мамой увидишься, поговорите, все веселее.
— Это вы молодежь скоры на подъем, а мне надо приготовиться, подумать, собраться с мыслями. За приглашение спасибо. Возможно, приеду, но позже. Когда поедешь?
— Завтра. Самолетом полечу. Билет мне закажут. У тебя найдутся резиновые сапоги большого размера?
— Найдутся.
Она встала и вышла в кладовую, а вскоре принесла сапоги и дождевик побольше. Затем открыла комод и достала вязанные носки.
— Надень. В резиновых сапогах надо носки потолще.
Я облачился в плащ, надел сапоги и вышел под дождь. Он уже не был таким сильным, а лишь моросил. По асфальту растеклись лужи, и я шлепал по ним, не выбирая сухих мест. Когда еще вот так пойду под дождем по лужам, в плаще-дождевике. Ветер стих, и дождь не бил каплями в лицо.
Подойдя к дому Степана Никодимовича, я увидел в окнах свет, что было естественно в такую погоду, когда ветер гнал по небу тяжелые тучи, отчего было сумрачно. Войдя в дом, я снял сапоги перед входом и, постучав в дверь, вошел.
Степан Никодимович перебирал за столом травы. Рядом сидела Ксения и наблюдала за его действиями. При моем появлении оба подняли головы.
— Добрый день, — обратился я к ним.
— Добрый, — ответил Степан Никодимович.
— Какой же он добрый, — вместо приветствия ответила Ксения.
— Любой день добрый, в котором ты живешь. Он не может быть плохим, таким его делаем мы, — проворчал старик.
— Не ворчи. Погода на тебя действует. Ты в такую погоду всегда ворчишь.
— Так я же старик. Мне по возрасту положено ворчать. Что стоишь? — обратился он ко мне, — проходи. Чай будешь?
— Это уж стало традицией пить чай с утра до вечера, поэтому буду.
— Давай, Ксения, займись.
Она встала и направилась на кухню. Проходя мимо меня, подмигнула.
— Каждая для чего-то или от чего-то? — спросил я, кивнув на травы.
— Правильно заметил, именно так.
— А как собираете?
— Каждую в свое время. Сушу отдельно. Вот отбираю для Ксюши, чтобы заваривала и пила. А ты уезжать собираешься?
— Такое впечатление, что вы знаете все наперед.
— А что тут знать, — он не прерывал своего занятия, — погода плохая, тебе здесь делать нечего. Сидеть в окно смотреть? Не твое это. Ты человек действия, без дела тебе скучно, тоска гложет, воспоминания накатываются. Вот ты и пришел попрощаться. Не так ли? — и он посмотрел на меня.
— Пока не накатываются.
— Именно пока, потому как еще при деле, а вот останешься и все, заест.
— Наверное.
— Я вот и готовлю ей травки, чтобы взяла с собой, пора и ей ехать.
— А ей уже можно?
— Хорошо я себя чувствую, — услышал я за спиной ее голос, — все у меня хорошо.
Она поставила чашки и чайник на стол. Я заметил, что ее лицо уже приобрело прежний цвет.
— Все в порядке. Доедет.
— А ты когда собираешься? — спросил я.
— В ближайшие дни, поездом.
Я отпил чай, взял ложечкой варенье и предложил: — Я тоже уезжаю. Хочешь, поедем вместе, только не поездом, а самолетом.
— Самолетом хорошо, быстро, но дорого. Я не могу себе это позволить.
— Я предлагаю тебе лететь со мной, а значит расходы мои.
— Шикуешь?
— Обычная, практичность.
— А когда собираешься лететь?
— Лучше завтра.
В это время зазвонил телефон и я, извинившись, ответил.
— Юрий Петрович, — сообщила мне Лена, — я забронировала билет на завтра на рейс в одиннадцать и девятнадцать.
— Хорошо, забронируй еще один билет, подожди, — и, прикрыв трубку, я спросил, — как твоя фамилия?
— Тихомирова Ксения Николаевна.
— Еще один билет на Тихомирову Ксению Николаевну. Закажи и позвони, — отключив связь, спросил, — успеешь собраться?
Она кивнула и ехидно посмотрела на меня:
— Значит, интуиция меня не подвела, не простой ты человек, не рядовой. Указания даешь, билеты тебе бронируют. Секретарь?
— Она.
— И машину пришлют в аэропорт? Дашь указание?
— Не дам. Сами все сделают. Такие вещи я даже не обсуждаю. Ну что едем?
— Едем, — уверенно заявила она, — раз ты предлагаешь, то глупо отказываться. Как считаешь, дед?
— Правильно решила. Здесь тебе уже делать нечего.
— А такси как заказать?
Ксения взяла блокнотик со стола и, найдя нужную страницу, протянула мне. Я позвонил и заказал такси на утро. Дед обратился к внучке:
— Пойди, собирай вещи, а мы еще побеседуем.
— Сплетничать будете? Давайте, — и она вышла.
После ее ухода, Степан Никодимович не стал дожидаться моих расспросов:
— Ксения хорошая женщина. Нравишься ты ей.
— Я догадываюсь, но… — он не дал мне договорить и поднял руку, ладонью ко мне.
— Я знаю твои «но». Знаю, как ты к ней относишься. Она увлеклась и не мудрено. Она не падкая на состояние, ты ей нравишься, как мужчина и все. Своей уверенностью, надежностью. Знаю, что ты ее воспринимаешь не как женщину, с которой хотел бы создать семью. И это верно. Вы могли бы жить вместе, но вы разные. Она будет счастлива с тем, кто сделал ей предложение, и я ей об этом уже сказал. Тебе нужна другая женщина, типа той, которая ушла. Да, я знаю, что говорю. Ты ее помнишь. Не собираюсь заглядывать вперед, но все будет хорошо, не с той, так с другой. А за Ксенией присмотри.
— Хорошо. Может быть, ее пристроить в другую клинику?
— Можешь, сделай. Она хороший доктор, поверь мне. А что не приняла от меня, так может быть и к лучшему.
— А она знает, что было?
— Только то, что ты тогда сказал. Она и не спрашивает, знает, что не скажу, и ты не говори.
— Я уж тем более промолчу. Женщины народ впечатлительный, особенно в вопросах, когда их видят обнаженными.
