Лана Тихомирова - Тау
— Так что будет, если их сложить? — заинтересовался Михас и стал выкладывать буквы по мере их нахождения.
— С.В.Я.Т, — прочитал Эток, — Бред какой.
— Не бред, а часть слова, — дотошно поправил Михас.
— Хватит ползать, ты между прочим кормилец семейства, — потягиваясь зевнул Гай.
— Какого такого семейства? — не отвлекаясь спросил Михас, — вы просто иждевенцы и не более того.
— Но иждевенцы хотят есть, — поддакнул Гаю Тамареск.
— Тама, и ты туда же. Эх, когда вы были чуть более голодными студентами, чем сейчас, то для науки вы были более ценны, — вставая с колен, сказал Михас.
— Видишь ли в чем дело, мой жадный друг, — улыбнулся Гай, — еще дня три назад я готов был умереть от голода ради общего дела, а теперь меня привязывает к еде желание создать семью. Согласись, для науки я буду еще менее ценен, если умру от голода.
— Не ной, несчастный, сейчас все будет. Дядя Михас добрый! Дядя Михас всех накормит. Гайне, будьте любезны мандаринку.
— Спасибо, — Гайне обнаружила необыкновенную страсть к мандаринам.
Все вкусно позавтракали и поблагодарили Михаса за еду. Гай даже сочинил своеобразную молитву:
— О, Величайший из дарующих пищу земную нам. Прими мою скромную молитву. И в следующий раз не соли так сильно яичницу с беконом, о величайший из великих.
За что получил смачный подзатыльник от Гайне, по уху от Михаса и по рукам от Тамареска. Побитый полусиллиерих нарочито надулся и стал чистить мандаринку.
— Ну, пощечину я принял, как должное! В ухо вроде бы тоже заслужил (хотя, честно говоря, яичница действительно пересоленая). А по рукам за что? — ворчал он.
— А чтобы не тянул свои иждевенческие загребучие лапищи к пересоленой яичнице, — жуя, ответил Тамареск.
— Я к печеньке тянулся, — обиженно надул губы Гай.
— Мало ли к чему ты тянулся, — пожал плечами Тамареск, — все тебе дают плюх, а я… не могу оставаться в стороне…
— Эток, киса, вот опять мы с тобой остались два непризнанных и гонимых гения, — Гай методично скармливал коту мандаринку.
— Спасибо, господин Гай, но вы же знаете, я не могу принять вашу точку зрения.
— Зато я знаю, что вы, господин кот, в душе придерживаетесь той же точки зрения, что и я.
— Это какой, Эток? — усмехаясь, спросил Тамареск.
— А что ты дикий тиран, которому только бы кого потиранить, — за кота ответил Гай.
— Эх, и правда, — Тамареск откинулся на траву и уставился в мозаичное пространство, — я бы с удовольствием сейчас кого-нибудь потиранил.
Михас зашелся в судорогах беззвучного смеха:
— Кажется, Тама, ты в слово "тиранить" сейчас вкладывал какое-то другое значение.
— Тебе-то какая разница, — мечтательно отозвался ардог.
— Ничего, Тамачка, скоро мы прибудем на твою историческую родину и надем тебе какую-нибудь ардогскую красавицу, — продолжал смеяться Михас.
— А как мы узнаем, что она красавица, они же волосатые, еще хуже, чем наш Тама, — возразил Гай.
Тамареск тяжко вздохнул и сел, выразительно глядя на хохочущую Гайне, сказал:
— Внимательнее присмотритесь к этому чудовищу, принцесса. Он при дневном свете может и ничего, но кто знает, во что он превращается в полночь.
— Если ты будешь настраивать мою девушку против меня, я не стану искать тебе ардогскую княжну… или как там… шаманку, — обиделся Гай.
— В Ардоре шаманы мужчины. Все женщины порабощены, — серьезно заметил Михас.
— Да, брат Тама, все против тебя, значит сохни дальше по нашей королеве.
— Отстань от меня уже, Гай, ищи ардогских красавиц Михасу.
— А что ему искать? Он сам себе найдет, они же на него, как мухи… летят.
— Спасибо, Гай, — тоном не предвещающим райских кущ отозвался Михас.
— А кроме шуток, — Гай сделал вид, что вообще ничего не произошло, и долгой пикировки даже в планах никогда не было, — куда там дальше, у ардогов?
— Сначала до границы доедем, если останемся живы, то проблем нет.
— А, мило, Михас, "если останемся живы". Гайне, любимая, тебе срочно надо выйти за меня замуж, если ужасные ардоги меня убьют, ты останешься моей вдовой и все мое имущество перейдет к тебе, а не к этим прихлебателям.
— В книге о Йодрике четко сказано, что остановился он в селении шамана Бархутхо.
— В книге о Йодрике много чего четко сказано, — скривился Тамареск, — Где селенье этого Бархутхо?
— Он шел от края света, и это было первое ардогское поселение, граничащее с великой пустыней, — рассудил Михас.
— Значит, курс на край света, а потом к ардогам? — уточнил Гай, — Радость моя, ты знаешь эти места лучше нас. До кого ближе, до ардогов или до края света? Мне все равно, где погибать без тебя.
— Ближе до ардогской границы, это на север отсюда.
— На север, — Тамареск, что-то начал рисовать пальцем.
— Слушай, Гай, а почему ты сказал "без меня", — вдруг подскочила Гайне.
— Милая, одну карету Михас починил, Тама загрузит план проезда прямо до крыльца моей матушки. Это путешествие будет слишком тяжелым, я так чувствую, — примирительно сказал Гай.
— Но, — было вскинулась Гайне и тут же увяла под тяжелым взглядом Гая.
Тамареск, Михас и даже Эток куда-то испарились.
— Гайне, милая, — Гай обнял принцессу, — так будет действительно хорошо. Матушка моя человек широкой души, и кстати, всегда мечтала, чтобы моя невеста была твоего народа. Мне не легко тебя отправлять, но я уверен, что ты доберешься до Пратки без особых проблем, как и мы.
— Я смогу всегда защитить себя, — печально ответила Гайне, — я боюсь за тебя.
— Ничего не бойся. Да хранят нас Тифаб и Ясве.
Весь вечер Гай и Гайне провели вместе. В каком-то романе Гай прочел такое выражение "надышаться не мог". Теперь он понял, что это значило. На закате они сидели на огромном листе дерева Вуха и любовались разноцветием. Гайне не плакала (от природы Силлиерихи не умеют плакать), но из глаз ее впервые в жизни текла какая-то влага. Гай утирал ее слезы и сам силился позорно не зарыдать на ее плече. Для отвода глаз он рассказывал Гайне о их будущей жизни в Пратке, о том, что будет после, когда они вернутся из экспедиции. Никто из них не знал, что будет все гораздо веселее и интереснее, чем дом, дети и скромная, но надежная должность библиотекаря.
Утром следующего дня, после долгого и жаркого прощания кареты разъехались, одна на север, другая, пока что, на восток.
Глава 11. Граница Силииерии и Ардора
До Границы Силлиерии было всего-то три дня пути. Все три дня друзья между собою не разговаривали совсем. Тамареск лично вел карету, он нашел какую-то особую прелесть в управлении в ручную. Эток, пристроившись на коленях хозяина, весь день спал, а ночью следил, как карета соблюдает проложенный вечером маршрут. Друзья отдали Гайне совершенно исправную карету, а себе взяли починенную и периодичеки система автомаршрута сбивалась, заедала, а то и уводила влево. Гай скучал, а точнее тосковал, а еще точнее он сох на глазах у друзей, хотя ел так же как и всегда. Он иссыхал и таял, меньше двигался, вообще не желал говорить, даже с Этоком, с которым любил поболтать, когда кот был еще не говорящим. Михас не расставался с буквами, он складывал их, любовно протирал и пытался разгадать, что же это за такое С.В.Я.Т, но все это естественно с перерывами на плотное трехразовое питание.
