Тамара Воронина - Душа дракона
Похлебка, кстати, была умопомрачительно вкусной, но Бирам заказал себе куриный бульон и потом еще придирался: то ему недосолено, то пересолено, то лука много, то укропа мало, и совершенно загонял служанку. А остальные ничего, наворачивали за милую душу, и принцесса не побрезговала. Девушкой она нравилась Дилю больше, чем мальчиком. Может, потому что перестала притворяться и старательно употреблять народные словечки. Диль, собственно, поэтому и понял, что она не крестьянская девчонка, что речь у нее была слишком правильной.
На ночь они получили несколько комнат, Франк, поразмышляв несколько секунд, решил взять на себя самого неприятного – Бирама. Дилю и Илему досталась маленькая комнатка под крышей, холодная и неуютная. Илем бросил свой мешок на пол и усмехнулся:
– Соображает наш предводитель, ничего не скажешь. Отправь он сюда торгаша – неделя нытья, орк просто не поместится, Лири замерзнет. Получается, самые безропотные мы с тобой.
– Самые неприхотливые, – поправил Диль. Поверх одеяла можно укрыться плащом – и замечательно. Все равно ночлег под открытым небом в сто раз неприятнее. – Уж насчет удобств скандалить не будем. Лири, кстати, тоже не будет.
– Это да, – согласился Илем. – Да я и не возражаю ни против помещения, ни против твоей компании. Ты тут самый нормальный. Сильно устал? Спать будешь?
– Я вообще не устал, – удивился Диль. – Сидеть верхом, когда лошадь идет шагом, не утомительно. У тебя просто рука болит…
Илем покивал, соглашаясь. Когда-то давно, еще в цирке, Диль сломал правое запястье, так что понимал, насколько хлопотно делать самые обычные вещи одной рукой. Потому он без разговоров начал помогать Илему, и тот без разговоров помощь принял, а ведь на привалах всегда справлялся сам. Гордый.
– Да ладно, – сказал он, вытянувшись под одеялом. – Не бери в голову. У меня уже почти все в порядке. Мерзнет только. Привыкну. Слушай, что ты думаешь обо всем этом? Что мы за бараны: нас поставили перед фактом – и мы послушно топаем следом. Спасать мир. Не смешно ли – вор и бродяга спасают мир?
– Торговец, спасающий мир, еще смешнее.
– Это верно. Да дело не в этом. Почему мы пошли? Ладно, принцесса тут же преисполнилась сознанием своего долга, про рыцаря и говорить нечего, торгаша награда привлекает, орку вообще пофигу, куда и зачем идти. А мы вроде вольные птицы.
– Ты меня спрашиваешь, почему ты пошел? – засмеялся Диль. Илем кивнул. Странно. – Может, потому что тебе тоже пофигу? Потому что больше некуда?
– Я вор, – пожал плечами Илем, – не этот город, так другой, не эта страна, а другая. Не смотри жалостливо на калеку. В общем, не пропаду. Но я иду с Франком и не понимаю сам себя. Ты вообще веришь во все это? По роже вижу, веришь. А я – нет.
Диль покосился на него. Илем лежал, закинув здоровую (или правильнее сказать целую?) руку за голову и смотрел в потолок. У него был четкий, словно нарисованный профиль, который мог принадлежать и мужчине, и женщине. Удивительное лицо.
– Я не думал об этом, – признался Диль. – Я вообще… не задумываюсь.
– Ага, – хмыкнул Илем. – Как Ори. Только орк не задумывается потому, что мозгов не хватает, а ты потому, что за тебя уже решили, а ты подчинился. Ты всегда подчиняешься?
– Когда выбора нет.
Илем надолго замолчал, и, когда Диль уже начал засыпать, спросил словно бы и самого себя:
– Что имел в виду Франк, когда говорил, что нас что-то объединяет? Сомневаюсь, что он имел в виду, что мы вытянули этот жребий. Скорее мы его вытянули именно поэтому. Диль, неужели тебе и правда все равно?
Диль притворился, что спит, а Илем притворился, что поверил.
И правда все равно. Сбежать? От себя не сбежишь, идти некуда, а здесь хоть кажешься полезным – Лири кружку с чаем протянуть или руку подать, когда она спрыгивает с лошади. А то, может, устроить им на привале маленькое представление, пожонглировать теми же кружками, только без чая. Какой еще прок от сломанной ветки?
Наутро Франк, накормив их сытным завтраком, скучно известил, что миссия начинается и смотреть теперь придется в оба, быть настороже и не только беречь собственную шкуру, но и о товарищах думать.
– Кто должен дойти? – поинтересовался Илем. – Кто наиболее важен в этой миссии?
– Все, – отрезал Франк. – Я должен довести всех. Никто не важнее, никто не ничтожнее. Доступно?
Недоступно это было для Бирама, что он немедленно отразил на своем длинном носу. Выразительный нос. Все чувства показывает в самых мелких подробностях. У миролюбивого Диля зачесались руки если не стукнуть, то хотя бы щелкнуть по этому носу.
– Бирам, – очень спокойно произнес Франк, – а вот меня злить не стоит.
Диль поверил мгновенно. Илем, кажется, тоже, потому что на мгновение лицо его перестало быть милым. Бирам смешался, но промолчал и просто перестал смотреть на кого-то. Уставился в какую-то точку на горизонте и изобразил своим носом полное равнодушие к окружающим. Илем фыркнул почти одновременно с принцессой, но под суровым взглядом Франка не смутился и спросил:
– А как ты будешь нас защищать? Один – всех?
– Увидишь, – пообещал Франк. – Через четверть часа чтобы все сидели верхом.
– Ой, – сокрушенно сообщил Ори, – а у меня и лошадки-то нету.
Лошадь нашлась. Когда Диль перебрасывал переметные сумы через круп коня, из конюшни вывели конягу настолько громадную, что и сомнений не возникло, кому она предназначалась. А что он со своим топориком будет делать?
Топор оказался аккуратно обмотан плотной тканью и довольно хитроумно прикреплен к седлу. Диль представил себе, что увидит это оружие в деле, и его заранее затошнило. Франк, как обычно, прочитал его мысли и, уже в пути, поравнялся с ним, оттеснив кобылку принцессы, и произнес:
– Неужели человеку должно быть стыдно, если ему противно даже думать об убийстве?
– Вы меня спрашиваете, гос…
Франк ловко извернулся, щелкнул Диля по лбу и пообещал:
– За каждого господина получать будешь. Да, я тебя спрашиваю.
– Мужчина не должен бояться битвы…
Франк недовольно перебил:
– Не надо мне тут прописные истины вещать, давай-ка прямо: что ты сам думаешь?
Диль не привык, чтоб его мнением интересовались, потому растерялся.
– Я акробат, а не воин. Я даже драться не умею… и не хочу учиться.
Улыбка Франка оказалась неожиданно теплой, мягкой, как у Кая. Он ничего больше не сказал, пришпорил коня, а с Дилем немедля поравнялась Лири и принялась болтать, как в старые добрые времена. Правда, тогда Дилю порой хотелось отвесить ей подзатыльник, чтоб трещала хотя бы с перерывами, а сейчас этот стрекот был даже в радость, отвлекал… Диль даже не понимал, от чего отвлекал.
