К. Паркер - Натянутый лук
«Запомните, — говорил им доктор Геннадий в прошлом году прямо перед письменным экзаменом, — не ищите того, что хотите увидеть, или думаете, будто должны увидеть. Не ищите ничего. Смотрите на то, что есть, и все хорошенько отмечайте. То, что вы видите, всегда истинно; искажения и ошибки приходят позже, когда вы обдумываете то, что увидели».
Она нахмурилась. Никто в целом мире не знает о Принципе больше, чем доктор Геннадий; в конце концов, он последний оставшийся в живых член Фонда Перимадеи, которому предстояло стать преемником старого патриарха, если бы только Город не пал. Сам факт его прибытия в Шастел сделал больше для поднятия морального духа Фонда, нежели смогли бы сто побед над врагом. К тому же именно доктор Геннадий разглядел в ней особые дарования и привел ее сюда, в Монастырь, в числе наилучших десяти процентов послушников и научил той самой технике, которую она только что применила. Следовательно, разумно было бы прекратить попытки разгадать все самостоятельно — они лишь замутят и исказят тот образ — и обратиться к Геннадию за толкованием, чтобы он сумел извлечь надлежащую пользу из важных разведывательных данных, которые могут оказаться настолько важными, что помогут выиграть войну…
А может, и не стоит заходить так далеко. Все дело в том, что Мачера не знала. Она понимала только, что где-то в том разговоре кроется крохотная деталь, дающая ключ к пониманию неких важных разведывательных данных, — планы вторжения, роковая ошибка с материальным обеспечением, возможность завербовать шпиона, который обладает сведениями о чем-нибудь таком, чего она не могла и вообразить. Но разве история не переполнена достоверными свидетельствами об обрывках заурядных фраз, подслушанных в портовых тавернах или сказанных любовником во сне, которые повлекли за собой падение величайших империй и гибель тысяч людей? Одно несомненно: если она попытается выяснить все самостоятельно, то важнейший поворотный момент истории может быть упущен Шастелом из-за неспособности оценить жизненно важные факты, которые могли всех их спасти от смертельной и, следовательно, непредвиденной опасности…
Мачера вскочила, с грохотом захлопнула ставни и чуть ли не бегом кинулась по коридору. Спустившись по винтовой лестнице, она добралась до кабинета доктора Геннадия, который, когда Мачера вошла, оказался пустым.
— Несомненно, — пробормотал сержант, — она племянница директора.
Капрал наклонился и еще раз заглянул в глазок двери.
— Я слышал, что она — ее дочь.
— Лучше бы такого не слышать, — ответил сержант. — Такие разговоры жизнь укорачивают. — Он провел ладонью по горлу. — Как бы то ни было, она какой-то член семьи, что значит: не нашего ума это дело. Просто будь настороже, когда приносишь ей еду. Царапаться она может только левой рукой, но брыкается — не дай Бог.
Капрал мрачно кивнул. Действительно, не похоже, что девчонка в камере может кого-нибудь избить, с ее-то искалеченной рукой; казалось, она способна лишь подносить пищу ко рту да переодеваться. Но впечатление менялось, когда она начинала ругаться и орать; даже через двухдюймовую дубовую дверь от ее крика могло скиснуть пиво, и никто не смел заткнуть ей рот, поскольку она была какой-то родственницей директора. Как знать, вдруг на следующий день ее выпустят и она будет сидеть в кабинете и ставить печать на приказах, отправляющих несчастного солдата на смерть. Лучше поостеречься и держаться от всего этого подальше.
— Все-таки странно, — проговорил сержант. — Одна из них, а так изувечена и сидит в камере. Бог знает, что же они делают со своими врагами.
В дальнем конце коридора ключ заскрежетал в замке; кто-то отдавал приказания. Сержант быстро закрыл глазок и жестом велел капралу вернуться на пост. Когда пришедшие добрались до последних камер, сержант вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и щелкнул каблуками, как на параде. Пришедшие не обратили на это никакого внимания.
— Она здесь, — сказал капитан стражи, существо редкое и диковинное, обитатель подземелий. — Мы содержим ее отдельно от других заключенных, как вы и велели.
Второй посетитель, крупный лысый мужчина в темной неформенной куртке, ухмыльнулся.
— Она не заключенная, она задержанная. Тебе следует усвоить разницу. Ладно, открывай. Я постучу в дверь, когда закончу.
Сержант скакнул вперед, как кукушка из ходиков, и повернул ключ; потом отошел подальше от двери, словно боялся чем-нибудь заразиться. Капитан наградил его мрачным взглядом и уселся на стул.
— Дядя Горгас, — сказала девушка.
— Исъют, не начинай, — вздохнул Горгас Лордан.
Он плюхнулся на койку и подался вперед, упершись локтями в колени.
— Выглядишь измученным, — продолжала Исъют, садясь на пол рядом с ним.
Горгас отодвинулся на несколько дюймов.
— Устал, — проговорил он. — И у меня не очень хорошее настроение. Что до меня, то ты можешь, черт подери, оставаться здесь сколько угодно, пока не научишься вести себя как подобает. Но твоя мать… — Исъют зашипела, как разъяренная кошка. Горгас вздохнул. — Твоя мать, — повторил он, — продолжает настаивать на том, чтобы я с тобой побеседовал. Ей хорошо говорить, — добавил он, — поскольку ей не приходится спускаться в эту задницу и глядеть на твои представления. Видимо, ей кажется, будто мне больше заняться нечем.
— Ну, — пробормотала Исъют, — и чем же ты занимаешься?
Горгас угрюмо покосился на нее.
— Спасибо, у меня полно дел. Я неделями не вижусь с женой и детьми. У меня есть сестра, которая обращается со мной, как с озорным мальчишкой. У меня есть брат, который поселился в горах и не удостаивает меня своим вниманием, а в свободное время мне приходится вести войну. Боги, как, наверное, здорово жить по-настоящему скучной, монотонной жизнью! Как бы мне хотелось поскучать хотя бы разок, просто чтобы потом говорить, что у меня это было!
Исъют взглянула на него.
— Брось. Собственно, почему бы тебе не уйти прямо сейчас? Ты теряешь тут свое драгоценное время.
Горгас зевнул и вытянулся на койке, сплетя пальцы на затылке.
— У других есть племянницы, которые рады их видеть, любимые племянницы, которых балуют подарками, которые просят посидеть подольше, когда дядя приходит на ужин.
— Другие не убивают своих братьев, — нежным голосом ответила Исъют. — У тебя могла бы быть куча племянников, если бы ты не перебил большую часть своей семьи.
Горгас громко засопел.
— Совершенно верно. Хотя, исключительно для точности, я никогда не убивал никого из моих братьев, а только отца и зятя. Как бы то ни было, что сделано, то сделано. Боги мои, ну какой смысл так над собой издеваться? Разве в этой семье не достаточно мучеников?
