Тим Пауэрс - Черным по черному
— Господа! — произнес он. — Что-нибудь не так?
При виде заросшего седой щетиной сурового лица нового вышибалы спорщики заметно побледнели, а еще один взгляд на потертые рукояти его рапиры и кинжала и вовсе привел их в уныние.
— Да вот, — наконец решился один, — Отто говорит… стало быть, папа не может погоду предсказать.
Даффи негодующе поднял брови:
— Чью мать?!
Отто моргнул.
— Да нет, — изрек он. — Я ему говорю, папа…
— И слушать не желаю твои поганые выдумки о папе и матушке этого господина, — негромко, но гневно проговорил Даффи. — Или ты вконец пьян, что ведешь такие речи?
— Вы не поняли, — вступился первый. — Мы говорили…
— Я-то как раз все понял. От вашей бесстыдной болтовни всех тут с души воротит, — на деле никто и ухом не повел, — и, по-моему, вам двоим следует угостить пивом всю компанию, включая меня, в качестве извинения.
— Что? Господи боже, откуда ж у нас такие деньги! Нельзя ли…
— Скажите трактирщику, я посоветовал вам открыть кредит. Он будет доволен. И ведите себя потише, не то, если услышу вас снова, подойду и выпущу кишки.
Даффи вернулся на место, как раз когда Анна ставила на стол пиво.
— И что ты им сказал? — поинтересовалась она.
— Обещал прирезать, если не заткнутся. Случится получить у Вернера передышку, плесни себе пива и подсаживайся. Порасскажешь, что тут делалось эти три года.
— Ладно. Подожди минуту-другую.
Даффи проводил ее взглядом, привычно любуясь легкой, скользящей походкой опытной подавальщицы, что несет поднос через переполненную комнату.
Получасом позже Анна устало присела к его столу.
— Ф-фу… — вздохнула она. — Спасибо за пиво. В такие моменты оно для меня и хлеб, и соль, и материнское молоко. — Она откинула прядь влажных волос со лба и отхлебнула из своей кружки. — Так где ты был эти три года, — спросила она, отставляя пиво, — если не в аду, как все полагали?
— В Венеции, — сообщил Даффи, — там я и встретил Аврелиана, который предложил эту работу.
— Ну да, — кивнула Анна, — наш неуловимый хозяин. Всего-то пару раз его видела, но все равно мурашки по коже.
— Неудивительно, — признал Даффи, — с его повадкой держать во рту горящих змей и прочим. Давно он владеет этим местом? Не припомню, чтобы в мою бытность здесь я его видел.
— Он объявился примерно год назад. Вроде бы из Англии, хотя наверняка не знаю. При нем была бумага, подписанная епископом, на право владения монастырем Святого Христофора. Земля принадлежала его предкам, и они никогда ее не продавали. Аббат, понятно, заартачился, но епископ сам сюда приехал. Говорит, точно этот старый сыч — законный владелец, а вы, монахи, выметайтесь. Правда, сам епископ был не слишком-то всему этому рад.
— И монахов просто выкинули на улицу?
— Нет, конечно. Аврелиан купил для них другое здание на Виплингерштрассе. Монахам, правда, слабое утешение, но со времен Конгресса Шпилей вошло в обычай отбирать церковную собственность, и все посчитали, что Аврелиан поступил великодушно. — Она хмыкнула. — Впрочем, не пообещай он оставить пивоварню, горожане бы его повесили.
— Он, видно, богат, как Якоб Фаггер.
— Денежки у него водятся, что и говорить. Сорит ими повсюду, на разную блажь.
Самым беззаботным тоном Даффи перешел к предмету, более всего его занимавшему:
— Кстати, о денежках. Разве Макс Хальштад не был богачом? Как вышло, что Ипифания здесь прислуживает?
— О, с виду он был богачом, с его большим домом, землями и лошадьми, но владели всем ростовщики. Он брал под заклад то там, то здесь, а однажды проверил свои записи и увидел, что на его дом имеют законное право восемь разных ростовщиков. Тогда, — проговорила Анна, явно смакуя ситуацию, — он положил свою украшенную серебром аркебузу на резной столик красного дерева, встал напротив на колени и отстрелил себе нижнюю челюсть. Хотел, понимаешь, застрелиться, но когда на грохот прибежала Ипифания, он катался по ковру, ревел, и из него фонтаном била кровь. Умирал он четыре дня.
— Милосердный боже! — в ужасе воскликнул Даффи. — Бедняжка Ипифания!
Анна сочувственно кивнула:
— Да уж, пришлось ей хлебнуть. Даже когда все добро пустили с молотка, она осталась кругом должна. Аврелиан, надо отдать ему должное, и тут проявил великодушие. Скупил все ее долги и позволил работать здесь с тем же содержанием, что и прочие.
За столиком по соседству Даффи заметил Блуто с ядреной блондинкой. Горбун залихватски подмигнул ему.
— Так где она? — спросил Даффи. — Тут живет?
— Тут. Правда, сегодня она навещает отца, художника. Он вроде помирает. Ослеп — это уж точно.
Даффи кивнул:
— Он стал слепнуть еще три года назад.
Анна покосилась на него.
— Все, вспомнила. Вы ведь с ней миловались, верно? А когда она вышла за Хальштада, ты подался в Венгрию, устроив сначала скандал на их свадьбе. Все знали, отчего ты сбежал.
— Всем бы мозгов побольше, — раздраженно заметил Даффи.
— Понятное дело. На, допей мое пиво. Мне пора работать.
До того как потушить освещение, комнату подмели, однако мыши сновали во тьме по древнему деревянному полу, отыскивая крошки по углам и вокруг ножек столов. Сверху время от времени доносился приглушенный стук захлопнувшейся двери, и тогда мыши замирали, но после десяти секунд тишины спокойствие возвращалось к ним, и они возобновляли свою беготню. Некоторые останавливались попробовать на зубок сапоги под одним из столов у стены, но быстро отправлялись на поиски более лакомых кусочков.
Небо за волнистыми оконными стеклами побледнело, давая мышам знак, что ночь на исходе. Послышался скрип редких тележек по булыжной мостовой, с крыш домов закаркали друг на друга вороны, и кто-то прошел вдоль окон, насвистывая. Наконец громыхание ключа в замке парадной двери заставило мышей разбежаться по норкам.
В распахнувшуюся дверь вошла немолодая уже женщина. Ее тронутые сединой волосы были скручены в пучок и убраны под шарф, а пальцы в толстых шерстяных перчатках неловко сжимали ключи.
— Ну, Брайан, как тебе тут сегодня утром? — рассеянно поинтересовалась она. Даффи выпрямился.
— Рад видеть тебя, Пиф.
— А-а-а-а! — завопила она, роняя ключи. Мгновение она в ужасе таращилась на него, а потом со вздохом рухнула на пол.
«Господи, я, похоже, убил ее, — подумал Даффи, опрометью бросаясь к распростертому телу. — Но зачем она обратилась ко мне, если не знала, что я здесь?»
По ступеням прошлепали босые ноги.
— Что ты сделал с ней, чудовище? — завопил Вернер, выскакивая на площадку лестницы в мятой белой ночной рубахе. Он яростно махнул ножом в сторону ирландца. — Кто будет теперь подавать завтрак?
