Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
Алки уже подошли к подножию вала - и когда успели? Поддерживая друг друга, грамотно прикрываясь щитами и поудобнее перехватив копья и мечи, секиры и кистени, прикрываемые бьющими из-за спин стрелками, они лезут вверх. Но когда передние уже взобрались на вал, прикрываясь от возможных ударов копий, им на головы обрушились цепы. Алки дорого продавали жизни: некоторым удалось ударить копьями еще снизу, длины как раз хватило, другие достали повстанцев мечами уже наверху. Те, кто взобрались первыми, первыми и погибли: на гребне частокола они превратились в отличные мишени для стрелков. Охотники били быстро и метко, с такого расстояния даже легкие охотничьи стрелы пронзали кольчуги. Алки падали вниз, ломая приставленные лестницы и щиты, опрокидывая бегущих следом, а по головам лезущих бьют и бьют цепы. С железным хрустом шлемы раскалываются, из-под них брызжет красным, и все новые каратели опрокидываются вниз.
Сбоку истошно ржут кони - там рыцари прорвались к частоколу, но тоже увязли. По ним стреляют в упор из луков, а когда один из рыцарей чуть поворотил коня и смог-таки обогнуть вал по подлеску, на него набросились несколько крестьян. Один из них ухватил алка багром за плечо и рывком сорвал с седла. Взлетели и опустились цепы - раз, другой, и третий.
Это только начало. Следом врываются еще двое, спина к спине они яростно рубят мечами, колют копьями, кони неистово ржут, почти рычат, бьют копытами и рвут зубами подобравшихся близко. Вот какой-то рослый парень, наверняка из вояк Торода, бросается к рыцарскому коню, норовя подрезать ему ногу серпом. Страшный, таранный удар копьем - и ноги бойца отрываются от земли, а между лопаток прорезает плащ окровавленная сталь. Широко размахивается цепом следующий, напарник рыцаря взблескивает мечом - и только кровь фонтаном брызгает из перерубленной шеи, да валится багровым ядром отрубленная голова, и трава краснеет от крови. Но уже уперли копья разбойники Торода, конь шарахается от стального оголовка, в грудь рыцарю вонзается стрела. Его напарника стягивают на землю баграми, и снова работают липкие от крови грузила цепов. Последнего алка свалил пожилой, кряжистый разбойник, метнувший копье ему в живот. Стащил судорожно схватившегося за древко алка за ногу, одним слитным движением взлетает в седло... и хрипит, пуская в бороду кровавые пузыри и заваливаясь на убитого рыцаря: алкские стрелки тоже не зря едят кашу...
Вдоль всего вала алки рвались наверх - но сколенцы нигде не отступили. Только в одном месте алкам удавалось ненадолго очистить от повстанцев гребень вала и даже перепрыгнуть на ту сторону. Вскоре уже небольшой, человек в десять, отряд наемников сбивается плотной кучей, прикрывшись от стрел щитами и выставив копья. Сзади к ним спрыгивают все новые и новые. Почуяв слабину, алки рвутся вперед, как безумные. Сколенцы валятся им под ноги один за другим, и шаг за шагом наемники отвоевывают пространство за валом.
Эвинна и Тород переглянулись. Он воевал с тех пор, как вырезали родных, когда алк ударил его в живот, но не добил, резонно полагая, что с такими ранами не живут. Тород и побывал в одном шаге от могилы, но ненависть и воля к жизни победили. Поправившись, он наскоро похоронил то, что осталось от отца, матери и сестры с ее женихом. А потом подобрал отцовский меч и отправился в Коштварский лес. Эвинне в тот год сравнялось три годика, но то, что понял Тород, поняла и она. Судьба битвы, а значит, и всей войны, решается здесь и сейчас.
- Пошли, - просто сказала она. Тород кивнул, вынося из ножен меч и махая рукой своим бойцам. Это была его идея - оставить три десятка самых лучших разбойников шагах в пятидесяти за валом. Поначалу крестьяне смотрели на них косо - наверное, подумали, что вояки опять хотят спрятаться за спинами селян, как в Оллоговы времена или шестнадцать лет назад. Теперь Тородовым молодцам предстояло оправдать стояние в тылу, пока другие умирали на валу. Сейчас - или никогда.
- За мной! - поудобнее перехватив рукоять, орет Тород. - Вали ... алкских!!!
Моррест поудобнее перехватил меч, набрал в легкие воздуха - и прянул вперед. "Ну, сейчас начнется" - вертелось в голове. Ему уже доводилось сражаться в этом мире, первый раз - еще в пограничном форту алков, задолго до встречи с Эвинной. Но никогда еще вокруг не шла отчаянная резня. Никогда навстречу со скоростью, вдвое превышающей скорость бега, не катился вал оскаленных лиц в шлемах. Сорок шагов... Тридцать... Двадцать... Десять... Ну, мать твою осиновым колом, получай! За дочь жреца-сколенца в пыточном застенке, за мать Альдина и его самого, за Самур, за Олтану, за недолгое, но тяжкое галерное рабство! И ты получай! И ты...
Наверное, так бежал на немецкие позиции прадед - конечно, не с мечом, а с ППШ или трехлинейкой в руках. Казалось, бородатые лица в темном железе шлемов едва движутся навстречу, и окровавленные мечи и копья в их руках так и будут маячить где-то вдалеке. Вон, прямо с вала алк целится из лука. Как всегда в горячке боя, кажется, в него самого... Нет, кто-то из лучников не струсил, алк свалился на ту сторону, в конвульсиях хватаясь за стрелу... И вдруг, как-то разом, ощетинившийся копьями стальной еж прыгнул навстречу. Помнится, Эвинна терпеливо втолковывала: хочешь одолеть этих псов войны - сделай, чего они не ждут. Такое, что на их взгляд покажется самоубийством. Изнурительные уроки Эвинны не прошли даром: тело само знало, что делать.
Моррест заорал что-то матерное, нагнетая ярость - такую, какая начисто выжигает страх боли и смерти, заставляет лезть на копья, только бы добраться до вражеских шей и последним усилием, уже корчась в предсмертных конвульсиях, вколотить нож по самую крестовину в чей-то обтянутый кольчугой живот. И провернуть, ловя ушами жуткий вой осознавшего смерть врага, а потом уже не жалко и в ад...
Чье-то копье взмыло над головой - и черной прямой змеей прянуло в сторону алков. Прошедший не один бой, может быть, бившийся еще в Кровавых топях, а потом резавший ратанцев наемник принял удар на щит. Но копье было брошено с такой силой, что с хрустом проломило дерево, нашло незащищенную щель между верхним обрезом кольчуги и низом забрала - и глубоко вонзилось в основание шеи. Выплескивая кровь изо рта, алк валится, а Моррест... Моррест тоже валится, перекатываясь через труп и разрывая глотку в первобытном реве. По-звериному ловко ушел от удара копьем, ноги врезались ниже чьего-то щита, тяжелые, да еще подбитые железом сапоги с хрустом бьют в колени алка. Наемник воет от дикой боли, а меч Морреста уже со скрежетом пропарывает чью-то кольчугу... Теперь между ног, падающий труп на миг прикроет спину. Пока алки не ждут такой наглости - встать и, вырвав из ножен кинжал, в толчее вбить оружие в глазную прорезь шлема...
