Джулия Джонс - Пещера Черного Льда
Ослабив немного поводья, Райф направил гормалинова мерина вокруг бугорка глинистого сланца. Собственный гнев вдруг показался ему очень незначительным.
— А потом?
— Вот насчет этого я и хотела тебя предостеречь. Она немного похудела. И держится так замкнуто... — Рейна умолкла, увидев маленькую фигурку, появившуюся из круглого дома.
Глядя, как всадники спускаются в долину, фигурка сделала несколько неуверенных шажков вперед. Это была Эффи — ее выдавали золотисто-рыжие волосы. Райф подался вперед всем телом, поразившись ее худобе.
— Обращайся с ней бережно, Райф Севранс. — Рейна послала свою лошадь вниз. — Вы с Дреем — все, что у нее осталось.
Райф едва расслышал, что она сказала. Дрей ехал впереди него, вместе с Орвином Шенком. Он оглянулся на Райфа. На лице его ясно читалось: «Что стряслось с Эффи?»
Тревога кольнула Райфа, и он послал мерина рысью, обгоняя опередивших его всадников. Дрей устремился за ним.
Из круглого дома на утоптанную глину двора выходило все больше народу. Одни несли факелы, другие — куски баранины и зажаренных целиком кроликов на вертелах. Кое-кто вышел с кормом и попонами для лошадей. Женщина — Анвин Птаха, судя по объемистому животу, — катила перед собой бочонок подогретого пива, испускающий пар.
Эффи стояла впереди всех, сгорбившись, дрожа в своем голубом шерстяном платьице. Никто не додумался накинуть на нее плащ или натянуть на руки варежки. Подъехав поближе, Райф увидел, как запали у сестренки щеки, и его сердце заныло.
Он соскочил с коня и бросился к ней. Эффи, шагнув навстречу, подняла к нему серьезное маленькое личико и протянула руки. Райф схватил ее в охапку, прижал к груди, запахнул в свой тулуп. Она была такая легонькая — точно солома, завернутая в одеяло. Райф притиснул ее к себе еще крепче, стремясь перелить в нее свое тепло и свою силу.
Тут подоспел Дрей, и Райф передал Эффи брату. Тот обхватил Эффи своими большими ладонями, целуя ее в волосы, в виски и в нос.
— Все хорошо, малютка. Мы здесь. Мы вернулись.
Эффи прикорнула у него на груди и сказала тихо и серьезно, взглянув сначала на Райфа, потом на Мейса, который расседлывал своего чалого:
— Я так и знала. Он сказал, что вы умерли, но я знала, что это неправда.
6
ПЕРЕВЕРНУТЫЙ ШПИЛЬ
Аш, ворочаясь во сне, вся обмоталась простынями. Полотно, которое старухи с Ремесленного острова ткали гладким и прохладным, как стекло, сдавило ей живот, скрутило ляжки и запястья.
Аш приснилось, что она заточена в ледяном плену. От голубовато-белого света ее руки и ноги блестели, как полированный металл. Скользкая ледяная стена источала влагу от прикосновения пальцев. Морозный пар наполнял рот, как молоко.
Если бы ей только удалось пройти дальше, глубже...
Глыба льда у нее над головой содрогнулась, осыпав холодными осколками лицо и грудь Аш. Острые, как иглы, они кололи кожу до крови. Аш стряхнула с себя льдинки, и ледяной потолок обвалился. Ледяной вихрь ударил ей в лицо, лед врезался в грудь, слепя белым светом, изморозь замельтешила в воздухе...
Аш закричала.
Пол ушел у нее из-под ног, и она стала падать, падать, падать...
Голоса шептали ей с мольбой, словно умирающие от голода: «Протяни руку, госпожа. Здесь так холодно, так темно. Протяни».
Аш не могла шевельнуться — мороз сковал все ее тело.
Ее падение прекратилось. Теперь она стояла в середине пещеры из черного льда. Здесь было темно, только лед слабо мерцал. Даже пар от ее дыхания был темным и плотным, как дым чадящего костра. В глубине ее души таился страх. Вдыхая, она чувствовала запах холода. Она была не одна — в пещере что-то шевелилось. Оно не приближалось к ней, но все время ворочалось, давая знать, что оно здесь.
«Мы так долго ждали, госпожа, ждали тысячу лет в своих цепях, скованных из крови. Неужели ты обречешь нас на новый тысячелетний срок?»
У Аш подогнулись колени. Эти голоса влекли ее к себе.
Где-то далеко, там, где она не могла увидеть, за стенами пещеры, чудища со звериными мордами подняли вой. На льду мелькали тени людей, зверей и демонских коней. Затем лед пропал вовсе, и осталась только тьма — тьма на самом дне души Аш, куда ей не хотелось заглядывать.
«Протяни руку, о прекрасная госпожа».
Ее запястья дрогнули, мышцы на спине и груди напряглись, готовые к действию, сухожилия натянулись. Кулаки разжались, и суставы хрустнули, как мокрое дерево.
«Протяни нам руку. Протяни. ПРОТЯНИ!»
Поблескивая костями в пустых глазницах, они смотрели, как Аш поднимает руки.
Карр! Крик ворона рассек тьму, пронзив Аш, как иглой.
Ее глаза распахнулись. Тьма отступила, как мутная пелена. Она была у себя в комнате. В жаровне тусклым оранжевым огнем светились угли, обе янтарные лампы погасли.
Ей послышался стук.
Аш повернула голову в сторону, откуда он шел. Стучали не в дверь, а в закрытое ставнями оконце в дальней стене. Аш ждала. Стук не повторился, но раздался другой звук, похожий на хлопанье крыльев. Он стал удаляться и скоро замер совсем. Птица. Аш вздрогнула. Ворон.
Почувствовав вдруг, какими холодными и влажными стали ее простыни, Аш освободилась от них. Рубашка промокла насквозь. Аш стянула ее через голову и швырнула вслед за простынями. Нагая и озябшая, она опустилась на колени перед жаровней, купаясь в ее теплом свете. Маленькими медными щипцами, висевшими внизу, Аш поворошила угли. Прикрывавший жаровню промасленный фетр давно сгорел, унеся с собой запах миндаля и сандалового дерева. Аш это вполне устраивало — ей не хотелось вдыхать эти густые до тошноты ароматы.
Дрожащей рукой она водворила щипцы на место. Холодный пот покрывал ее кожу, а в коленках чувствовалась такая слабость, точно она взбежала без остановки на самый верх Бочонка. С легким вздохом Аш вытащила из-под себя вышитый гарусом коврик и завернулась в него. Она так устала. Ей хотелось одного — уснуть.
Согревшись немного, она посмотрела на дверь. Дыры от засова напоминали, что Марафис Глазастый или Пентеро Исс могут войти к ней, когда им заблагорассудится. Марафис, правда, еще ни разу этого не делал, но Аш знала, что он там, сидит в «серой беседке», знала, что он либо теребит своими ручищами кожаные завязки камзола, либо положил их на подлокотники скамьи — и елозит на сиденье, налегая на него всем своим весом. Он всегда испытывает вещи на прочность, пробуя, нельзя ли их сломать.
Аш завернулась в ковер плотнее. Ей надоело уворачиваться от Марафиса всю последнюю неделю — с той ночи, как он загородил ей дорогу на лестнице. Нож, однако, не любил, когда его избегали, и взял привычку загораживать ей дорогу каждый раз, когда это могло сойти ему с рук. Встречая Аш одну в коридоре или на лестнице, он останавливался перед ней и стоял, вынуждая ее обходить его. Он не трогал ее, не заговаривал с ней, но его маленький рот кривился от удовольствия, а глазки смотрели мимо Аш, точно ее тут вовсе не было. Он пробовал ее на прочность, как кожаные завязки или каменную скамью.
