Джулия Джонс - Пещера Черного Льда
Убегая от охватившего его отчаяния, он отправился в место, куда летал с Приносящим Свет.
— На этот раз я отправлюсь туда один.
Серое пограничье еще бурлило и дымилось, как море после бури.
Приносящий Свет высосал муху досуха, стремясь проникнуть как можно глубже, пытаясь найти источник. Безымянный испытывал легкое удовольствие, вспомнив, как выдернул своего хозяина назад. Это стоило последующего допроса и ярости, в которую тот впал. Теперь... теперь он сам обшарит это место.
Перед ним проплывали эфирные континенты, утесы и пыльные равнины, но он почти не замечал их. Он знал, что там течет Темная Река, — он чуял ее, и она несла с собой его имя. Он погружался все глубже, минуя холодные пики и ущелья, пока наконец не увидел ее вдали — черту полной темноты. Он не позволял себе надеяться, но надежда подступила к горлу твердым сияющим комком, и он вдруг почувствовал себя ребенком.
До реки он добрался не так-то скоро. Ее воды были холодными и течение сильным, таким сильным, что влекло его за собой. Знание входило в него мучительными проблесками: он вспомнил чье-то лицо, и звездную ночь, и желтое пламя, опалившее щеку, но не свое имя. Напрягшись, он нырнул поглубже и полностью отдался течению, а когда ледяная подводная струя подхватила его, он не стал бороться.
— Сердце Тьмы, ты пришел наконец.
Имя, которое назвал голос, не принадлежало ему, но он все-таки откликнулся. Будь у него тело, способное дрожать, он задрожал бы.
— Долго же мы ждали тебя, Сердце Тьмы.
Безымянный осознал вдруг, что больше не плывет по реке — он стоял на берегу, и перед ним в оба края мира тянулась стена. Он уже видел ее, когда путешествовал сюда с Приносящим Свет, и теперь снова увидел в ней тот же изъян.
— Ударь в нее, Сердце Тьмы, а взамен мы отдадим тебе твое имя.
На это он не мог ответить отказом.
Стена обожгла его, обожгла холодом столь глубоким и нездешним, что его телесным рукам это не сошло бы даром. Но это не имело никакого значения. Когда мир содрогнулся, и стена треснула, и из щели вышел нечеловеческий крик, в уме Безымянного явилась мысль.
Это было его имя, и он произнес его вслух:
— БАРАЛИС.
