Павел Марушкин - Зимние убийцы
Зимой я обычно ношу сетчатый шарф, свернутый в несколько слоёв — он очень лёгкий, и в то же время прекрасно согревает шею. Думаю, именно этой детали туалета я должен быть благодарен за то, что ему не удалось меня придушить — пальцы негодяя всё время соскальзывали и путались в сетке. Я попытался сбросить его руки, но это не удалось. Перед глазами замаячили красные круги, меж них виднелась толстая задница полицейского — этот болван не решился прыгнуть и спускался по приставленной к стене лестнице… Да что же он так медленно?! Ведомый скорее инстинктом, чем разумом, я нащупал рану на ноге моего противника и что было силы надавил на неё — но даже это не заставило его ослабить хватку!
Внезапно я понял, что снова могу дышать, и судорожно втянул в лёгкие обжигающе-ледяной воздух. Наверное, я всё-таки потерял сознание на несколько мгновений. Маньяк оставил меня в покое, пролез под сваями и, отчаянно хромая, выбрался на лёд озера. Там его и настигли высыпавшие из гостиницы полицейские — догнали, навалились кучей, не давая пошевелиться, заломали руки… Какой пассаж: лёд не выдержал, и вся компания с шумом и плеском провалилась под воду! Надо всё же отдать должное констеблям — они не выпустили свою добычу, вцепившись в маньяка, словно стая бульдогов. Негодяя скрутили и выволокли на сушу. Подошел инспектор, остановился напротив, окинул старика взглядом и что-то буркнул. На мгновение мне показалось, что Элисенварги сейчас врежет задержанному по физиономии — откровенно говоря, я не имел бы ничего против; но он сдержался. Шустрого старца потащили прочь. Я поднялся на ноги. Кружилась голова, болели рёбра и дьявольски саднило горло; но в целом всё было не так уж плохо.
— Мы наконец-то взяли его, а, инспектор? С поличным! Кстати, тот фрог, постоялец, он…
— С ним всё будет в порядке. Мерзавцу не хватило совсем чуть-чуть. Ещё пара сантиметров — и он был бы безнадежно изуродован или убит… А теперь даже не узнает, что находился на волосок от гибели, — Элисенварги покопался в сугробе и извлек из него посох «бурильщика». — Страшная штука!
— Можно посмотреть?
Поколебавшись немного, он протянул мне его. Увесистая вещица… Конструкция довольно оригинальная. Стоило потянуть металлическое кольцо в навершии, и верхняя часть складывалась на хитром двухсуставчатом рычаге, становясь перпендикулярно оси, а в нижней части выдвигались короткие широкие лезвия.
— Не удивлюсь, если он сам изготовил эту штуковину! Эти маньяки — такие затейники…
— Что ж, одним затейником скоро будет меньше, — Элисенварги сморщился и осторожно потрогал живот. — Хотите проехать с нами в участок?
— Откровенно говоря, больше всего мне сейчас хочется попасть домой, инспектор. Не возражаете, если я дам показания завтра?
— В таком случае, жду вас к десяти. Постарайтесь не опаздывать, — с этими словами Элисенварги развернулся и двинулся прочь.
* * *Общаться с полицией мне пришлось в письменном виде. За ночь помятое негодяем горло опухло так, что я мог только хрипеть и сипеть. Впрочем, мои показания мало что добавили к картине преступлений этого фрога. Звали его Шу, Старый Шу — и это единственное, что он соизволил сообщить о себе. Дознавателям так и не удалось добиться, ни кто он, ни откуда — что само по себе удивительно: обычно, если уж имел глупость угодить в сети закона, следственная система выжмет тебя досуха. Но странности этим не ограничивались. Старик был необычайно силен — при том, что возраст его медики определили где-то в районе семидесяти лет. Жилистое тело, перевитое стальными тросами мускулов, идеальная осанка, отсутствие хронических заболеваний, столь часто встречающихся в его годы — можно сказать, идеальная конституция! Даже обычное для фрогов после сорока пузо не так уж сильно выдавалось вперед: мышцы брюшной сумки утратили тонус не до конца.
С душевным здоровьем, однако, дело обстояло прямо противоположным образом. Старик был безумен; мало того, он страдал расщеплением сознания — это в один голос утверждали обследовавшие его эксперты. Он не симулировал: по законам Пацифиды, душевные болезни не могли служить оправданием содеянному — даже в том случае, когда убийца не сознавал, что делает. Старый Шу, впрочем, всё прекрасно понимал — просто не считал убийство чем-то зазорным. Уживавшиеся в нем личности — и та, которую он считал собственным «я», и некое «альтер эго», с одинаковой легкостью могли прикончить спящего; различия имелись лишь в мотивации. Вторая личность почему-то считала впавших в крио «недофрогами», ошибкой эволюции. Самому Шу, похоже, просто нравилось отправлять на тот свет замерзших соплеменников: как ни чудовищно звучит, он находил в этом спортивный интерес.
Читать протоколы допросов было жутковато. Шу свято верил в собственную исключительность, и его слова обладали какой-то извращенной, инфернальной логикой. В довершение всего, неотвратимость наказания не слишком беспокоила маньяка. «Смерть и я — мы старые приятели, и слишком давно друг друга знаем, чтоб я боялся» — посмеивался Шу.
— Это же какой-то проклятущий философ-мистик, а не обвиняемый! — в сердцах заявил однажды Элисенварги. — Князья преисподней, знали бы вы, Монтескрипт, с каким удовольствием я отправлю его на эшафот!
Инспектор в эти дни сделался необычно любезен со мной. Даже позволял читать протоколы допросов, что, строго говоря, было нарушением правил. Я решил было, что он проникся ко мне уважением, но дело, как выяснилось, было совсем не в этом. По прошествии некоторого времени он подкатился с просьбой «привести того секретного умника» — имелись в виду, конечно, друзья Тыгуа с их гипнотическим прибором.
— Ничего не выйдет, инспектор. Нам с вами вообще не полагалось бы знать об этом; станете болтать — мы оба окажемся по уши в дерьме. Это же секретные военные разработки! Считайте, Эрхенио вспомнил всё самостоятельно… И кстати — не забудьте отразить этот факт в протоколе.
— Жаль, жаль… — разочарованно протянул он. — Та штука здорово бы нам пригодилась.
— У вас есть преступник и есть доказательства. Что вам ещё надо?
— Разобраться, Монтескрипт. Я хочу понять, кто он такой и откуда; некоторые признаки говорят, что этот Шу явился издалека.
— Ну так разбирайтесь; он целиком в вашей власти…
— Боюсь, мне попросту не успеть. Вина практически доказана, и прокуратура настаивает на скорейшем завершении дела, — вздохнул он.
Элисенварги оказался прав. История наделала много шума, и фроги жаждали справедливости. Судебный процесс был открытым. Преступника приговорили к смертной казни — а в случаях вроде этого тянуть с исполнением приговора у нас не принято.
