Дэйв Дункан - Путь воина
Целитель тоже лег. Он был самый настоящий болтун, как понял Уолли, и значит, ко всем его страданиям добавлялось еще одно, но назойливый сосед мог стать и полезным источником информации.
— Ваша потеря памяти — это любопытный случай для целителя, светлейший. Я никогда раньше не встречал таких симптомов, но о них упоминается в одной из наших сутр. — Он нахмурился. — Меня удивляет, почему жрецам не позволили провести изгнание, ведь лучшего лечения и не придумаешь. Несомненно, вами завладел демон.
— Кажется, об этом и шла речь, — вздохнув, Уолли стал объяснять. Он пытался припомнить тот спор, который разгорелся, когда его оттащили в одну из задних комнат; Хардуджу требовал, чтобы самозванца сделали рабом, Хонакура утверждал, что он — богохульник, а остальные жрецы, кажется, говорили о демонах. Тогда у него создалось впечатление, что этот спор — лишь звено в цепи многочисленных интриг, ведущихся между Хонакурой и Хардуджу.
Целитель, обрадованный тем, что получил порцию храмовых сплетен, пояснил:
— Если бы изгнание, проведенное священным Хонакурой, не достигло цели, это значило бы, что Богиня отвергла старого жреца, а такой исход — конец его карьере. Что, в свою очередь, вызовет существенные перемены в верхах.
Еще лучше.
— Ну, по крайней мере, они не позвали целителя, — сказал Иннулари. Я бы, например, не стал этим заниматься — при всем моем уважении, светлейший.
— Почему? — спросил Уолли; боль не могла заглушить любопытства.
— Потому что перспективы неутешительны, — он взмахнул рукой, показывая вокруг. — Именно так я и попал сюда. Я отказался от больного, но это была богатая семья, и они предлагали мне все больше и больше. В конце концов моя жадность победила, да простит меня Богиня!
Уолли осторожно повернул голову.
— То есть если пациент умирает, то целитель попадает в тюрьму?
— Да, если у родственников есть связи. — Иннулари вздохнул. — Мною овладела алчность. Но это была идея моей жены, так что ей самой приходится сейчас все расхлебывать.
— И надолго ты здесь?
Несмотря на удушающую жару, маленький человечек вздрогнул.
— О, я думаю, до завтра. Я тут уже три дня, а суд принимает решения быстро.
А что потом? Судилище, конечно. Уолли опять приподнялся и посмотрел на тех людей, что сидели вокруг. Ни одного прекрасного юноши. Тогда это не человеческие жертвоприношения, а казнь. А те, кого сбросили в водопад, были, выходит, преступниками? В основном, пояснил целитель. Или, конечно, рабы, в которых уже не нуждаются. Иногда люди добровольно отправляются к Богине — очень больные или старые.
— А кто-нибудь остается в живых? — задумчиво спросил Уолли.
— Я думаю, один из пятидесяти, — ответил целитель. — Один раз в две или три недели. Большинство же Она строго карает.
Дальнейшие расспросы показали, что кара заключалась в том, что жертву избивали и калечили — практически не было случаев, чтобы кто-то остался невредим. Тем не менее о своем будущем целитель думал спокойно, убежденный, что его приступ жадности — небольшой грех и Богиня легко простит его. Уолли не мог понять, на самом ли деле маленький человечек свято верит своему божеству или же он просто пытается сохранить присутствие духа. И то и другое казалось Уолли просто невероятным. Некоторое время спустя привели еще одного — молодого раба, которого посадили рядом с Уолли. Он с ужасом посмотрел на знаки воина и не произнес ни слова. В конце концов Уолли решил, что перед ним врожденный идиот.
День тянулся бесконечно долго, боль, жара и все возрастающая вонь становились просто невыносимыми; солнце превратило эту влажную клетку в настоящую парную. Толстый целитель продолжал свою бессмысленную болтовню: возбужденный встречей с Седьмым, он стремился пересказать историю всей своей жизни и описать каждого из своих детей. Потом он вернулся к вопросу о суде. Обвиняемый на нем не присутствовал — сама эта идея показалась Иннулари странной — и обычно узнавал о приговоре только тогда, когда его доставляли к месту казни. Да, случаи оправдания иногда бывают.
— Конечно, в вашем положении этого ожидать не приходится, светлейший, — сказал он, — потому что вашему преступлению стали свидетелями несколько членов суда, например священный Хонакура. — Он задумался. — Но все же интересно было бы услышать, каково их решение: одержимый демоном, самозванец или богохульник? — добавил он задумчиво.
— Я не могу ждать, — заявил Уолли. Все же, будь у него выбор, он бы согласился на еще одно изгнание — уж если этим путем он оказался здесь, то, возможно, этим же путем он выберется и обратно. Но потом из замечаний Иннулари он понял, что повторное изгнание — это большая редкость. Упрямых демонов обычно отсылают к Богине.
Стражники привели женщину. Она послушно разделась и села, заняв место рядом со слабоумным мальчиком-рабом. Это была женщина средних лет, начинающая седеть, кожа у нее была дряблая, обвисшая, но мальчик извернулся, уставился на свою соседку и в таком положении провел весь остаток дня.
Но Уолли эти проблемы уже не касались — а может быть, и никогда больше не коснутся. Он размышлял о том, что же Недомерок назвал подобием ада: Была ли это угроза, предвидение или счастливая догадка? Если определять рай как сексуальное возбуждение в паху, то ад, естественно, начался с невыносимой боли в том же месте.
Итак, первый постулат: вся эта боль реальна. Фантазией может быть секс, но не такое.
Следствие: этот мир реально существует.
Он пришел к выводу, что возможны три объяснения. Первое — у Уолли Смита энцефалит, и значит, этот Мир — сплошной бред. Но почему-то с течением времени это объяснение становилось все менее и менее убедительным.
Второе — повреждение головы у Шонсу. Он Шонсу, а Уолли Смит — это иллюзия. Он долго лежал на твердом, сыром камне, закрыв распухшие глаза, чтобы их не слепило солнце, и размышлял, но не мог убедить себя ни в чем. Его память хранила слишком много подробностей о жизни Уолли Смита. Он, например, помнил тысячи технических терминов, хотя когда он пытался их произнести, получалось какое-то хрюканье. Он помнил свое детство, друзей, учебу. Музыку. Спорт. В его памяти земная жизнь не умирала.
Оставалось только третье объяснение — реальны оба мира, и он попал не туда, куда надо.
Солнце уже заходило, когда у входа в тюрьму послышался какой-то лязг. — Время уборки! — довольным голосом провозгласил Иннулари. — И питье, светлейший, вы этого хотели.
В камеру хлынул поток воды. Перед Уолли сидели еще пятеро, и когда вода донесла до него их грязь, его стошнило. Это вызвало страшные боли в его измученных брюшных мышцах; но поток становился все сильнее, вода была относительно чистой и приятно прохладной. Остальные узники лежали в этой воде, они смеялись, поднимали брызги… и пили. Уборка два раза в день — вот единственная вода, которую можно получить в тюрьме, так его заверил Иннулари.
