Виктория Абзалова - Давай согреем звезду
Дианта точно ударили: резкость тона, то, что отец обратился к нему на «вы», — потрясли больше самого отказа. Он даже не мог ничего произнести, опять вырываясь от воспитателя, пока стекла и безделушки превращались в крошево. Закончилось все обмороком.
Очнувшегося принца напоили успокоительным, мастер Бруно, счел необходимым посоветовать и дальше давать мальчику соответствующие эликсиры, что бы бороться с его агрессивным характером, но наткнулся на отповедь короля. Ансгар посоветовал найти другой способ, и воспитатель утроил усилия, буквально замучив несчастного Дианта нотациями, и воспитательными книгами: почти единственное, что ему было позволено читать. Большинство его любимых книг было убрано, из-за того, что они якобы содержат сцены насилия. Под эту категорию попали даже исторические труды, ведь в них описывались войны, казни, нелицеприятные действия монархов и сильных мира сего. Вот такой способ нашел мастер Бруно. Дианту оставалось только рисовать.
Принц был в отчаянии. О том, что разнес яхту, мальчик жалел уже на следующее утро. Злость ушла, осталась только горькая обида на несправедливость. Сжимая в кулаке незамеченную при уборке планку с названием так, что порезался до крови, он никак не мог унять слез, которые все текли и текли. А потом Диант задал себе совсем недетский вопрос: к чему? Его слезы и обиды тоже ничего не изменят.
Перерождение завершилось. Он больше не считал нужным заставлять себя читать нудные брошюры, следовать наставлениям учителя. Всякие попытки его заставить или напоминание об обязанностях вызывало только ярость, все более усиливающуюся. Чем больше настаивали, тем сильнее оказывались приступы гнева, и принца все-таки начали пичкать еще и лекарствами. Если получалось. От него отставали только, когда мальчик не выдерживал напряжения и срывался на крики, начинал бить посуду, безделушки. Тогда его запирали, пережидая буйство.
Дианта колотило, он чувствовал себя больным после подобных взрывов, и уже сам был не рад себе. Он хотел только одного: пусть его хотя бы оставят в покое, не заставляя ежедневно сражаться за себя. Он отвечал своему надзирателю упорной неистовой ненавистью.
— Что это такое, Ваше Величество? — вопросил господин Бруно, указывая на повешенную на макете замка куклу.
— Покойник, — мрачно выдал Диант.
— Зачем же вы это сделали?
— Он того заслужил! — еще более зло ответил принц, глядя учителю в глаза, и улыбнулся, — Я назвал его в честь вас, мастер! Правда, тогда он еще не был покойником.
Мастер Бруно поежился и подумал, что король все же слишком мало ему платит. Сам макет Диант безжалостно снес до основания, услышав о женитьбе отца: он не мог разрушить Шпассенринк, и отыгрался на его копии. Некому было слышать, как он плакал всю ночь.
А король внял предупреждению и поостерегся знакомить молодую жену с сыном, и вообще не стал вводить ее в курс дела. Бетину он не любил, но трону был нужен наследник.
— Диант, я понимаю, тебе тяжело, но позже ты поймешь. Подумай вот о чем. Люди не любят таких как ты, а если к тому же что-нибудь случится? Ты окажешься под угрозой казни! — Ансгар пытался объясниться с сыном, смягчить его, — Почему ты не хочешь постараться вести себя как следует? Ты ведь сам себе вредишь.
Диант молчал, глядя в сторону. Даже самое лучшее его поведение не заслуживало того, что бы отец разрешил ему покинуть Шпассенринк, или хотя бы убрал Бруно. Еще бы, ведь тот профессор!
— У тебя скоро будет брат. Возможно, ты полюбишь его…
Дианта зашатало: брат… Последняя опора, то, что в сердце отца он занимает хотя бы немного места, — рухнула. Король получит сына, которого не надо будет держать взаперти, нормального, и больше не будет надобности возиться с сомнительным «принцем». Его радость от общения с отцом давно была смешана с болью, но теперь, как видно, не останется и этого…
— Я его ненавижу!!! — выкрикнул Диант, слезы высыхали не успевая пролиться, — Что б он никогда не родился!
Он выбежал из комнаты, не разбирая дороги. Захлопнув за собой дверь, мальчик бросился ничком на кровать, но под руку попалась оставленная у изголовья книжка. Некоторое время Диант тупо смотрел на иллюстрацию, изображавшую какой-то яркий веселый праздник. Воздух с трудом проникал в легкие… Почему? Зачем нужно еще и насмехаться над ним, изо дня в день напоминая о том, чего он лишен, но в чем, несомненно, не будет отказано его братцу!
Диант не пощадил даже сказки, которые выписывала еще Ава, он только не успел сжечь груду обрывков, остановленный возмущенным возгласом.
— Ваше Высочество! Что же вы делаете!!
Диант резко развернулся к решительно направляющемуся к нему господину Бруно, и в который раз не выдержал:
— Ненавижу! Ненавижу всех вас! Убирайтесь! Не желаю вас видеть! Я хочу, чтоб вы все умерли!
Зная, что сейчас его опять попробуют удержать, будут совать «лекарство», после которого все время хотелось спать и мутило, и вести душеспасительные беседы мягким слащавым тоном, Диант вцепился в первое попавшееся: нож для резки бумаги, полоснув им по протянутой руке. Сильно порезать им трудно, но видимо принц попал удачно и рукав окрасился кровью. В следующую минуту нож был вырван шедшим вслед за воспитателем королем, который недолго думая отвесил сыну пощечину. Диант не удержался и сел на останки книг, снова смешавшиеся с битым стеклом.
— Мамочка, забери меня к себе, пожалуйста… — промелькнуло в сознании, прежде чем оно погрузилось во тьму.
И никто не рассказывал принцу, как Ансгар мгновенно его подхватил… Вглядываясь в бледное личико, растирал руки, шепча просьбы о прощении и слова любви, которые ему обычно и не приходило в голову говорить, считая, что это как бы само собой разумеется.
Диант открыл глаза, чтобы увидеть над собой постылые рюшечки балдахина. Над ним наклонилась Эбба, присматривавшая за ним одно время после смерти матери:
— Выпейте Ваше Высочество.
— Нет… — безжизненно отозвался принц.
— Ваше Высочество…
— Нет! — Диант вяло взмахнул рукой, поворачивая голову: он даже не попал по чашке с эликсиром, но женщину отшвырнуло на несколько шагов.
Он равнодушно наблюдал, как Эбба осторожно поднимается и пятится из спальни. Больше к нему не приставали, попросту заперев в четырех стенах… восьми, если считать игровую.
* * *Для ребенка существует два измерения: либо его любят, либо нет. Диант был полностью уверен, что для отца он лишь неприятная обязанность, а в мире все против него. Даже отсутствие Бруно, которого никакая плата не могла соблазнить остаться, не принесло облегчения: чему радоваться, другого пришлют, может быть еще хуже…
