Василий Кононюк - Жизнь взаймы
— Две монеты? Да за две монеты кинжал в ножнах купить можно.
— Так не хочешь, казак, не покупай. Вон пойди кузнечным рядом, там тебе за две монеты и четыре лучковых пилы продадут. Только я вместо тех четырех, одну Макарову пилу беру, и еще с прибытком продаю. Было у меня их два десятка, а уже нет, даже показать тебе нечего.
— Да твой Макар, поди, богаче князя будет.
— Молодой ты еще казачек, не держи обиды, но мелешь дурницы своим языком. Чтоб быть богаче князя, нужно сначала князем стать, а ты, иль я, богаче князя не будем, хоть возом серебро вози. Потому как князь когда захочет, тогда твое серебро и заберет. Понял?
— Понял. А чего Макар в таком маленьком городке сидит, не едет в Гродно к примеру?
— А того, что в Бобруйске князя нету, казак, а в Гродно есть.
— Умен ты купец, спаси Бог тебя за совет, и за науку.
— И вам по здорову быть, красны молодцы, если что подходите еще.
Познакомив Николая с купцом Марьяном и договорившись с ним, что отвезет Николая с женой, или самого, это уже как Богу будет угодно, в Киев, и пересадит на обоз в Черкассы. Заодно расспросил его, не сможет ли он для меня закупить в Киеве и отправить в Черкассы сто мешков зерна, сорок мешков ячменя, и двадцать мешков овса, и когда это все случится. Прикинув нашу поездку, и поняв, что скорее всего, мы приедем в Киев либо так как он, либо раньше него. Пока он все продаст, пока обратно доберется, так что смысла оставлять ему монеты на зерно не было, может так случиться, что еще и ждать его буду, пока он мой воз с крицей и прочими подарками в Киев пригонит. Попрощавшись с ним и с Николаем, пошел обратно к нашему стенду торговать остатками.
Настроение было мрачное. Целый день сегодня контролировал свое поведение и реакции. Но малейшая расслабленность, после того, как казалось, что все вопросы порешал, и у меня с уст срывается совершенно глупый вопрос, причем, как не перетряхивал свое сознание, истоков этого вопроса найти не удалось. Вырвался как черт с табакерки. Единственное, внятное подозрение касалось Богдана. Это, конечно, не его вопрос. Богдан стеснялся разговаривать с малознакомыми взрослыми, а уж вопросы им задавать и подавно. Но это его игры с моим сознанием продолжаются. Надо, когда будет свободное время, попытаться пообщаться с ним по этому вопросу. Когда я бдителен, любые эмоциональные порывы и связанные с ними мысли проходят через сито контроля и отсеиваются, но малейшее послабление, и какие-то подростковые эмоции и мысли вырываются на свободу. И еще я обратил внимание, девки молодые на меня глазками стреляют, но стоит им мне в глаза взглянуть, как сразу улыбаться перестают, и в лице меняются, как будто страшилище какое увидали.
— Давид, а что это тебе все девки улыбаются, глазки строят, а от меня воротятся, будто черта увидали?
— Хмурый ты больно, Богдан, нелюдимый. Девки любят, чтоб ты им улыбался приветливо, слово ласковое сказал.
— Ладно, будем улыбаться.
— И смотришь ты Богдан, словно не девка перед тобой стоит, а пустое место.
— Да понял, я Давид, понял, буду ласково смотреть.
— Да ничего ты не понял, Богдан, — в сердцах промолвил Давид, у него явно что-то наболело, и он жаждал со мной, этим поделится.
— Ты на всех так смотришь Богдан. Какой день мы с тобой рядом, я на тебя гляжу и вижу. Как мужик перед тобой новый появится, ты первым делом так на него глянешь, как будто мыслишь, как его прибить сподручней будет. А потом он для тебя уже пустое место. Бабы, они биться не могут, так ты сразу на них как на пустое место смотришь. Только на нас, на меня, на Ивана, Сулима, как на людей глядишь. Остальные для тебя не пойми что, и не комар, и не люд.
— Иван, чего он вцепился в меня как клещ? Как будто я Ирод какой, каждый день дите невинное режу. Меня давеча, рыло пьяное нарочно толкнул, свары искал, другой бы ему в ухо сразу дал, а я сдержался, мимо прошел. Люблю я люд, Давид, сильно люблю, как Христос нас учил. А что гляжу хмуро, так то видно после болезни еще не отошел.
— Ага, любишь. Так бы обнял всех и придушил.
— А вот ты мне, Богдан правду скажи, — видно и у Ивана наболело, базар уже опустел, покупателей нет, давай мы Богдану устроим вырванные годы. Какое никакое, а развлечение.
— Это ж ты, а не Сулим, замыслил как ляхов бить, не мог Сулим такое удумать. Сулима, я не первый год знаю, дозорец он знатный, и лучник каких поискать, но такого удумать он бы не мог.
— Может мы с вами, братцы, в княжий детинец поедем речи такие вести? И чего мы тут стоим? Все уже по домам разъезжаются, и нам пора.
— За доспех полный мне задаток дали пять монет, просили обождать.
— А Сулим с Дмитром чего стоят, к нам не едут?
— Вот пойди у них и спроси, мне, почем знать?
Так меня два раза просить не нужно. А то взялись правду-матку вагонами валить. Ну, нелюдимый я, что ж мне теперь в монастырь идти? Как там, в известном анекдоте. "Ну, Змей Горыныч, ну, говно зеленое, зато живой!", нет, какой-то неподходящий анекдот вспомнился. Не про меня это.
— Кого ждете, Сулим, домой пора собираться.
— Дал мне купец какой-то две монеты задатку, за двух лошадок, просил дождаться. — Богданово чувство тревоги молчало, зато мое вопило благим матом.
— Хапайте лошадей хлопцы, и айда к Ивану, чую, беда будет. — Сулим, молча кивнув Дмитру, вскочил на своего коня, и мы, разобрав поводья поехали с пятью нашими и двумя оставшимися заводными к Ивану.
— Иван, грузим все что осталось, и тикаем отсюда. Сулиму тоже две монеты залога оставили и просили дождаться, чую, побить нас за монеты надумали.
— Чего ты Богдан, всполошился как гусак, кто нас побьет, люди вокруг. Ну, дали Сулиму задаток за коней, и нам дали, что тут такого.
— Собираемся Иван, и я беду чую, не сподобился мне сразу тот купец, глаза прятал паскуда, — неожиданно поддержал меня Сулим.
— Я слово дал, что дождусь…
— Грузим мешки братцы и уносим ноги отсюда. Не одни мы монеты считать умеем. Я, больше чем на шесть сотен сегодня наторговал, да и у вас монет не меньше. Пришлые мы, никто за нас не встанет. Чую, ждут уже нас по дороге в постоялый двор, но ничего, пусть ждут, долго ждать будут.
— Может и ваша правда, уж больно он просил, чтоб я его дождался, да и с виду, двух, таких как он, нужно в тот доспех паковать, и то место останется… — Иван задумался, — как ехать будем? Можно сходу прорываться, у нас, у каждого полный доспех, стрелами не побьют, а на дорогу с копьями выйдут, тут мы их стрелами сходу посечем и прорвемся.
— Коней жалко Иван. Посекут стрелами тати, добивать придется. Есть прямая тропка через поле, и через лес. Видел, как с утра девка, что хозяйке помогает, по той тропке из лесу выходила. Ну, я ее и расспросил, где ее завтра с утра в лесу поджидать, и куда та тропка ведет.
