Маргит Сандему - Последний из рыцарей
— А чем болен граф Рюккельберг? Доктор, вы, кажется, навещали и его?
— Да, не далее, как сегодня. У него лихорадка. Я прописал ему капли.
— А чем она вызвана?
— Он сказал, что у него болит горло. У меня нет оснований не верить ему.
— Наверное, у него горит лицо и он весь красный?
— Напротив. Он очень бледен.
— Мы осматривали его комнату, когда искали девочку, — вмешался комендант. — Он позволил нам все осмотреть, и мы, конечно, извинились за вторжение.
— Кто-нибудь подтвердил, что граф заболел еще вчера?
— Нет, мы поверили ему на слово. Девочки, вы пойдете с нами и скажете, к вам приставал граф Рюккельберг или кто-то другой.
Девочки отпрянули к двери.
— Мы боимся, — испуганно прошептали они. — А вдруг это он? Он нам этого не простит!
— Нельзя требовать этого от детей, — вмешался Тристан. — Мы и без них все узнаем. Идемте. Спасибо, девочки, мы с вами еще увидимся. Хвалю вас за смелость и сообразительность. Вы очень помогли нам.
Они подошли к покоям графа Рюккельберга и постучали.
— Войдите! — откликнулся недовольный голос за дверью.
Граф Рюккельберг лежал в кровати, укрывшись одеялом почти до носа. Вид у него был больной, на лбу блестели капельки пота.
— Ну, как, вам удалось найти девочку? — Он устало зевнул.
— Да. Но она ничего не говорит, — ответил доктор. — Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. Мне хотелось бы посмотреть ваше горло, господин граф.
— А что вам это даст? И зачем вы привели в мои покои столько посторонних людей? Между прочим, моя простуда перекинулась теперь на нос.
Он демонстративно высморкался.
— Странно, — сказал доктор. — Простуда имеет обыкновение опускаться в грудь, вызывая кашель. У вас нет боли в груди?
— Нет, благодарю вас, я чувствую себя хорошо, — отрезал граф. — Единственное в чем я нуждаюсь, так это в покое!
Комендант заметил у него на простыне бурое пятно.
— У вас шла кровь, господин граф?
— У меня? Ничего подобного! С чего вы взяли? А сейчас, господа, извините, я хотел бы немного поспать…
Они поняли, что добровольно граф ни в чем не признается, и Тристан, недолго думая, сорвал с него одеяло.
Граф вскрикнул, сел и весь сжался.
— Вы дорого за это заплатите, господа! — испуганно и вместе с тем гневно закричал он. Доктор и комендант не двигались с места.
— Кто бы мог подумать! — медленно проговорил комендант.
Граф Рюккельберг пытался завернуться в простыню, чтобы прикрыть свою рубашку, но простыня, как и рубашка, была в крови. Комендант заметил, что из-под тюфяка торчит край кружевной ткани. Он не без усилия выдернул ее из-под толстого графа.
— Я уже видел эту ткань, — сказал доктор. — Это покрывало с кровати маленькой герцогини Марины.
— Теперь понятно, почему возле ее комнаты не было никаких кровавых следов, — сказал комендант. — Граф просто завернулся в это покрывало.
— Возле чьей комнаты? — процедил сквозь зубы граф.
Из-под тюфяка извлекли еще несколько вещей. Это была разорванная и окровавленная одежда графа.
— Я вижу, девочка мужественно защищалась, — дрогнувшим голосом сказал Тристан.
— Какая девочка? Я не понимаю, о чем вы говорите! Просто во время охоты я упал в кусты шиповника!
— Снимите, пожалуйста, рубашку, господин граф, — сказал доктор, не обращая внимания на его объяснения. — Она вся заскорузла от крови.
Граф Рюккельберг хотел лечь, чтобы посетители не увидели его спину, но они опередили его и решительно сорвали с него рубашку.
Голый, жалкий и жирный, граф сидел, съежившись, на кровати, пока они осматривали его спину, покрытую длинными царапинами, нанесенные острым предметом. Конечно, Марине было не под силу нанести графу смертельный удар своей толстой короткой иглой для вышивания, да она этого и не хотела. Но, как сказал Тристан, она мужественно защищалась.
Правда, одна из царапин была глубже других, чем и объяснялось как болезненное состояние графа, так уверенность Марины, что она убила его.
Именно поэтому, да еще из-за непреодолимого страха перед графом, она и убежала на крышу. А там рассудок окончательно покинул ее, и она, не понимая, что делает, оказалась на башне.
Или она сознательно искала смерти?
От этого предположения всем стало не по себе: до какого отчаяния была доведена маленькая, слабая девочка, если сначала хотела убить графа, а потом покончить с собой.
— Каково состояние графа, господин доктор? — спросил комендант без тени сочувствия в голосе.
— Тюремное заключение он выдержит, — в тон ему ответил доктор.
Рюккельберг возмущенно вскрикнул.
— Вы пугали девочку тем, что палач заберет ее мать, если она не уступит вам, — безжалостно продолжал комендант. — Теперь пришел ваш черед бояться палача, граф Рюккельберг.
— Нет! — закричал граф. — Нет! Я ни в чем не виноват. Клянусь вам! Девчонка лжет. Она сама набросилась на меня с этим оружием. Она безумная. Не верьте ей.
— Чему именно мы не должны верить? — вдруг мягко спросил комендант.
Граф с изумлением уставился на него.
— Что она вам сказала? — с трудом выговорил он.
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Ах, вот как! Тогда в чем же вы меня обвиняете?
Тристан отвернулся, граф вызывал у него омерзение. Говорить больше было не о чем.
Итак, слава Богу, поборники истинной власти не имели отношения к исчезновению Марины.
7
Наступил вечер.
Тристан осторожно постучал в дверь герцогини Хильдегард. Ему открыла камеристка.
— Как они себя чувствуют? — спросил он.
— Маленькая герцогиня спит, — неприветливо ответила камеристка. — И Ее Высочество тоже нуждается в отдыхе.
— Спасибо, тогда я не буду мешать. Передайте им мой поклон.
— Это вы, Тристан? — послышался голос Хильдегард из спальни. — Заходите, пожалуйста!
С недовольным видом камеристка впустила Тристана в покои герцогини.
«Часто слуги бывают чванливее своих господ», — думал Тристан, входя в спальню Хильдегард.
В огромной кровати Марина казалась совсем маленькой. Хильдегард, завернутая в одеяло, сидела на скамье у окна, опершись на гору подушек. В спальне горели всего две свечи.
Хильдегард попросила Тристана сесть рядом с ней. Он поблагодарил и извинился за поздний визит.
— Я ждала вас, Тристан. — Голос Хильдегард звучал хрипло, после пролитых сегодня слез. — Вы знаете, человеку иногда требуется поддержка более сильного. Потому-то многие великие полководцы верили в Бога.
Тристан кивнул:
— Я полагаю, это был самый тяжелый день в вашей жизни, герцогиня.
— Не спорю. Хотя должна признаться, что на мою долю выпало немало тяжелых дней. Не могу ли я предложить вам рюмку вина?
