Маргит Сандему - Женщина с берега
— Распутница, — сказал господин Натан с тем ледяным спокойствием, пугающе-бесстрастным голосом, которым обращался обычно к грешникам. — Вернись сейчас же!
Даже не повернувшись, она сказала:
— Я не верю вам, я верю в Бога.
— Я и есть Бог.
И тут она медленно повернулась к нему.
— Я слышала, как вы сказали это, — произнесла она, явно подразумевая нечто большее, и вышла из комнаты.
Лицо господина Натана побагровело.
— Я имел в виду, наместник Бога на земле! — крикнул он ей вслед.
Но Бритта больше не оглядывалась.
Потеряв над собой контроль, он бросился за ней во двор.
— Сейчас ты пойдешь в дом, признаешь свою вину и публично попросишь у меня прошения! — пригрозил он. — Иначе я вынесу тебе приговор за святотатство, колдунья!
Бритта холодно посмотрела на него, хотя вот-вот готова была расплакаться.
— И согласно вашему приговору колдунью зарубят, как и в тот раз? — спросила она.
Тут господин Натан совершенно потерял голову. Предание! Руки у него дрожали. Войдя обратно в дом, он уже не был настроен так агрессивно, вид у него был растерянный, но это куда больше понравилось его маленькому приходу, чем прежние его выпады.
Когда проповедь закончилась, все разошлись по домам. Девушки отвели гостей в пустой, благоустроенный дом, Барбро устроилась в комнате для прислуги, а мужчины — в спальне.
На полях уже лежал густой туман, когда девушки возвращались обратно, окутанные мистическим светом летней ночи. Кайса чувствовала себя совершенно разбитой. Кьерстин была такой красивой, Бритта была по-настоящему сильной личностью, она же была по сравнению с ними полным ничтожеством. И ей хотелось кричать в отчаянии: «Я существую! Взгляни на меня! Я ничего из себя не представляю, я ни на что не способна, но я существую! У меня горячее сердце, полное сочувствия ко всему живому, во мне столько нерастраченной нежности и преданности!»
Последнее было не в меньшей мере свойственно Кьерстин и Бритте.
Это было, конечно, случайностью, но Хавгрим почти до самого дома шагал рядом с Кайсой и они не сказали друг другу ни слова. Кайсу настолько переполняло очарование этого вечера, что у нее просто перехватывало дух.
Как бы там ни было, но в полутемной гостиной, чудесно пахнущей сухим деревом и можжевельником, они разговорились, и девушкам никак не хотелось уходить. Они уселись на скамью и принялись рассказывать о своей жизни. Такого девушки раньше не переживали! Они были так взволнованы, что готовы были расплакаться. С озера послышался крик гагары. Они даже не обратили на это внимания, но их удивил страх в глазах гостей. Стоило ли пугаться какой-то там гагары!»
Рукопись выпала из рук Андре, его клонило в сон, он с трудом заставлял себя держать глаза открытыми. Наконец он решил погасить свечу и лечь спать. Но сначала он посмотрел на часы. Было уже четыре!
А ему предстояло днем сделать столько всяких дел!
Он все еще не понимал, какое отношение к Людям Льда имеет повествование о девственницах из Варгабю. Но если бы он прочитал еще одну страничку, он бы понял, в чем дело, по крайней мере, у него появились бы какие-то догадки.
6
Андре проснулся рано, словно тело само приказало ему: «Довольно спать, тебе нужно дочитать все до конца, прежде чем отправляться на дальнейшие поиски».
И поскольку до завтрака еще оставалось время, Андре оделся и удобно устроился за столом возле окна. До него доносился с улицы стук копыт по мостовой, визг трамваев, голоса дворников. Это были звуки раннего городского утра. На улице был туман, так что соседние дома казались просто расплывчатыми пятнами.
Взяв рукопись, он снова принялся читать. Ему пришлось немного вернуться назад, потому что накануне его уставший мозг был не способен воспринимать все подробности.
И вот он подошел к тому месту, на котором остановился ночью:
«Всем так хотелось поговорить. Только господин Натан был молчалив. Он уселся в самом углу, чтобы быть как можно дальше от Бритты.
Возможно, в глубине души он понимал, что вполне мог бы добиться для нее наказания в виде избиения камнями у позорного столба, изгнания или даже костра — но завоевать ее и покорить он был не в силах. Кроме того, его собственная богобоязненность была открыто подвергнута сомнению, что уязвило его в самое сердце.
Это явилось горьким уроком для того, кто считал самого себя слугой Господа.
Дидерик же совершенно случайно положил руку на скамью позади Кьерстин. Его большой палец двигался взад-вперед по ее бедру, что приводило ее в совершенное замешательство. И он сказал:
— Барбро, ты сказала, что знаешь предание лучше своего хозяина?
— Многие знают его лучше, чем я, — отчетливо произнесла она.
И после некоторой паузы, когда все ожидали, что кто-нибудь подтвердит ее слова, но так и не дождались, Дидерик сказал:
— Так расскажи же нам!
— Может быть, не стоит теперь говорить об этом…
— Нет, расскажи!
Кайса покосилась на Хавгрима и встретила в темноте его взгляд. Была ли на его лице улыбка? Она не осмеливалась в это верить. Рядом с ним сидела Бритта, но Кайсу это не смущало. Бритта была слишком юной, чтобы питать к Хавгриму иные чувства, кроме гордости по поводу того, что он назвал ее сообразительной и наблюдательной.
Или она не была слишком юной? Нет, Кайсе не следовало быть такой неуверенной!
Но какое это имело значение? Ведь утром они уедут…
Уедут? О, какая грусть и пустота ее ожидали! «Нет, не уезжайте! Не оставляйте меня одну с этим воспоминанием, с этой мечтой о летнем вечере моей юности!»
Барбро медленно произнесла:
— Я знаю только, что произошло с сыном охранника и средней из сестер.
Вспомнив рассказ крестьянина, Дидерик сказал с оттенком иронии:
— Да, это ей удалось спуститься в долину, а охранника убили. Но что же случилось с их маленьким сыном?
— Как вам известно, ему было восемь лет, когда умерла его мать. И все эти годы она внушала ему мысль о возмездии. Вы же знаете, какой след в сознании ребенка оставляют внушаемые с детства мысли.
— Да, это остается у него на всю жизнь, — заметил Дидерик. — Продолжай!
— И вот мальчик вырос и покинул Эльвдален. Он знал, что Врет Йоар Йонссон умер в Сильяне и что его сын по-прежнему жив. Он так и не добрался до Врета Маттса Йонссона. Но у него появились собственные дети. И его старший сын с рождения знал, какое страшное преступление род Врета совершил против его рода…
— Все ясно, теперь я понял, — кивнул Дидерик. — Это стало наследственным долгом, кровной местью, делом чести. Или, если пользоваться итальянским словом, это превратилось в вендетту. И чем же это все закончилось?
