Владимир Прягин - Дурман-звезда
— Ну? — спросила она.
— Впечатляет.
— Надо спешить.
— Почему?
— Оно отвернулось, но ненадолго.
Девушка кивнула наверх. Ясень машинально поднял глаза — солнце так и не появилось. Вообще-то, странно — ведь птица, закрывшая его крыльями, уже спустилась с небес. Похоже, тут все еще сложнее, чем кажется…
— Отвернулось? С чего вдруг?
— Не хочет видеть. И намек тебе заодно.
— Какой намек?
— Потом поймешь. Сейчас о главном спрашивай. Думай.
— Скажи мне, кто ты.
— Эх, ты, мыслитель, — она покачало головой укоризненно. — Мог бы уже и сообразить. Сам ведь про меня рассказывал давеча, да так душевно — будто всю жизнь знакомы. Мол, вся в делах она, в столице с принцами возится…
Ясень даже не особенно удивился — а, может, просто морозный ветер на время выдул эту способность из головы. Память услужливо подсказала: «Ну, дева-судьба, к примеру… Что ей, больше заняться нечем, как за нашим жнивьем смотреть?..»
— Вижу, дошло. Да ладно, не смущайся, чего там. Про меня иногда такое плетут — хоть стой, хоть падай…
— Ты все наши жизни видишь?
Она пожала плечами. Ясень осторожно спросил:
— Вчера на реке, у Звенки… Что это означает?
— Пепел и прах. Что тебе тут неясно?
— Это ты меня наказала? За то, что к девчонкам на поле ездил?
— Дурак, — сказала она спокойно. — Я что тебе — зверь из сказки? Шею сверну, чтоб чужие цветы не нюхал?
Ясень чуть не ляпнул: «Не зверь, а птица», но вовремя удержался. Обдумал ее последнюю фразу, однако ясности не прибавилось. Если нет на нем никакой вины, то к чему зловещие знаки? Попробовал уточнить:
— Так мы со Звенкой поженимся? А когда?
— Зачем тебе это?
— В смысле?
— В прямом. Ну, расскажу я, к примеру, что та, которая тебя любит, смерть твою таскает с собой. А другая, для которой ты людей будешь резать, сидит сейчас и гладит котенка. Тебе от этого легче станет?
— Какого котенка?
— Черного, пушистого, с белым пятнышком на груди. И ленточка голубенькая на шее. А через три месяца его задерет облезлый бездомный пес — весь в лишаях, и задняя нога перебита…
Подумала и добавила:
— Левая.
Ясень молчал, переваривая услышанное. Она сказала:
— Пойми, наконец — я вашу судьбу не тку. Ему одному решать.
И опять кивнула на небо.
— А ты? — спросил он.
— Я весть приношу. Тому, чье время приходит.
Это заявление ему не понравилось. Что же это за весть такая, если даже солнце не желает присутствовать, когда ее оглашают?
— Ладно, — сказал Ясень с опаской. — И что мне делать теперь?
Дева-птица подняла взгляд. Ветер, утихший было, застонал протяжно и яростно. Земля под ногами вздрогнула, и море-степь покрылось штормовой рябью. Темное марево вставало у далеких холмов.
— Ты задал свой вопрос. Я отвечу.
Она говорила размеренно, не повышая голоса, как будто вокруг царила полная тишина, но он отчетливо слышал каждое слово.
— Гори мертвым пламенем, питая живую реку. Иди во тьму, чтобы выйти к свету. Прочти волю солнца по знакам тени.
В лицо дохнуло жаром, и за ее спиной раскрылись дымные крылья. Ясень заорал, задыхаясь:
— Какое пламя, какая река?.. Я ничего не понял! Да погоди, постой же!
Как ни странно, она послушалась. Снова приблизилась, и Ясень пожалел о своем порыве, потому что в ее глазах уже не было ничего человеческого — только пожар, который рвался наружу.
— Я скажу тебе, — шептала она горячо и быстро, — главное скажу, понял? Мы все горим, и пепел сплошной вокруг. А больше нет ничего. Смотри…
Она протянула руку открытой ладонью вверх. Потом медленно сжала пальцы, и Ясень услышал хруст — так хрустит уголек, раздавленный каблуком. Ветер слизнул с ее ладони горстку золы, развеял над степью. Сразу запахло гарью, и стало трудно дышать. Ясень глянул на небо — жженые хлопья сыпались, словно снег. По равнине мела седая поземка, под которой истлевала трава.
Завороженный, он сделал десяток шагов вперед, а когда оглянулся, уже не увидел вестницу. Лишь мертвое дерево чернело в облаке сажи.
Ноги не держали его; Ясень, упав на колени, услышал противный треск. Поднес к глазам руки, наблюдая, как кожа превращается в тлен, и сквозь нее проступают кости. Зола скрипела на зубах, ослепляла, но, прежде чем потерять сознание, Ясень успел подумать, что вьюга вокруг уже не серая, а лиловая.
Сиреневый пепел.
«Мы все горим, а больше нет ничего…»
Венок над рекой.
Котенок с голубой лентой…
…Он очнулся, ощутив на лице чужое дыхание. Разлепил глаза и вздрогнул, увидев прямо перед собой клыкастую пасть. Но все же сообразил, что это конь нагнулся к нему и тычется мордой, желая привести хозяина в чувство.
— Перестань, — буркнул Ясень, поднимаясь на ноги.
Жеребец довольно заржал. Ярко светило солнце, тихо колыхалась трава. Воздух был прозрачный и чистый, ни малейших следов золы. Из-за ручья доносился смех.
«Приснится же такое», — подумал Ясень. Что с ним вообще творится? Опять сморило средь бела дня. Хорошо хоть, в этот раз до вечера не проспал.
Он взял коня по уздцы и побрел к стоянке.
— Чего ты там круги нарезал? — полюбопытствовал Жмых. — Кусты искал, что ли? Так они вон, в другой стороне.
— Очень остроумно, — оценил Ясень. — Может, мне дерево больше нравится.
— Какое дерево?
Ясень оглянулся и с трудом удержал ругательство: ствол, под которым он только что дрых, бесследно исчез, словно его и не было.
И как это понимать? Может, не проснулся еще?
Он ущипнул себя за руку и зашипел от боли. Жмых посмотрел с сочувствием.
Нет, это явно уже не сон.
Значит, и эта… вестница… не привиделась?
Он попытался вспомнить ее лицо, но ничего не вышло — образ в памяти расплывался, как отражение на воде. Ясень закусил губу, сосредоточился. Голова предательски закружилась, и он почувствовал тошноту. Пошатнулся, и Жмых придержал его за плечо.
— Ау, ты живой?
— Живой пока, — сказал Ясень. — Но есть хочу — умираю. Что там у нас с обедом?
И, не дожидаясь ответа, подсел поближе к котлу.
…К Белому Стану подъехали на закате. Миновали плоский холм с эшафотом, где три года назад был казнен атаман разбойников. Тогда сменялся великий цикл, и ярость солнца не знала пределов. Наутро от приговоренного не осталось ни малейших следов. Даже цепи, которыми он был прикован к плите, растворились, как масло в горячей каше…
На въезде в город притормозили, разглядывая пустырь, где прежде стоял трактир — тот самый, в котором за пару часов до казни Угря произошло побоище. Дюжину Ястребов зарезали, словно кур, но виновных так и не отыскали. Слухи ходили самые разные — как и положено, один страшнее другого. Многие клятвенно утверждали, что лично видели кошмарную тварь, которая учинила резню. В любом кабаке в пределах десяти лиг можно было найти надежнейшего свидетеля, который за кружкой пива подробно перечислял, сколько клыков и глаз имело чудовище.
![Валерий Есипов - Академик Николай Амосов: «Я живу российскими интересами» : [по материалам беседы с Н. М. Амосовым]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
