Сергей Алексеев - Волчья хватка
Его устраивало существующее низменное, скотское положение. Страх смерти оказывался сильнее, и под его натиском было все равно как жить — лишь бы жить.
Ражный рассёк ножом ремень на его руках, и Кудеяр, как спущенный с цепи пёс, тотчас же исчез в лесу.
На следующем развороте с вертолёта заметили президента и начальника охоты, да и он теперь не скрывался — вышел из-под защиты ельников, вынес и утвердил, как вымпел, распятую шкуру. И когда вернулся к могиле волчицы за её уцелевшим детёнышем, вдруг и его пожалел: зверю была уготована судьба невольника. Посадят в вольер, станут кормить и сделают раба — приручённого пса, который даст потомство…
Польский президент увлекался разведением элитных служебных собак, считался одним из лучших заводчиков немецких овчарок и мечтал улучшить и освежить их породу, заполучив чистокровного волка.
Зверёныш грыз брезент, мусолил и трепал его, однако жёсткая, плотная ткань не поддавалась, и когда Ражный развязал куртку, оказалось, что зубов у волчонка нет: молочные, неокрепшие, они были частью вырваны с корнем, частью обломаны. Из дёсен сочилась кровь…
Это стремление к свободе потрясло Ражного. Он держал волчонка за шиворот и зачарованно смотрел в младенческие звериные глаза. В них ещё не было ни злобы, ни врождённого волчьего страха перед человеком, однако нормальное для щенка и уже привычное положение, когда он подвешен за холку, обездвижило его и сделало покорным, как бы покорным воле матери.
Однако при этом широко расставленные уши были настороже и ловили гул вертолёта, заходящего на посадку в двухстах метрах от ельников.
Ражный хотел погладить, точнее, пригладить эти чуткие уши, но волчонок вдруг ловко, по-змеиному, ухватил палец и стал сосать.
Он был голоден, и оставить его на воле, без матери, значило обречь на смерть: несмотря на свои ранние способности, волчонок все равно бы не выжил. Был единственный компромисс — сейчас же, пока не пришли сюда польские паны, задавить щенка, тем самым избавив его от мучительной смерти на свободе и жизни в неволе. Потом, в присутствии поляков, «обнаружить» мёртвого волчонка и убить ещё одного зайца, мол, извиняйте, господа-паны, сами виноваты: нашли бы вчера волчицу с прибылым — взяли бы живого, а сегодня поздно.
Если погибает самка, погибает и новорождённое потомство…
Щенок по-младенчески чмокал мизинец, слегка покалывая его корнями обломанных зубов. Ражный отнял палец, нащупал трепещущее сердце зверёныша — оставалось на несколько секунд сжать пальцы. Он делал это много раз, когда додавливал пойманных в капканы куниц, раненых зайцев, уток и тех же волчат, взятых из логова.
Но вдруг случайно перехватил щенячий взгляд: в гнойных, недавно открывшихся глазах пока ещё ничего не было, кроме безграничного детского доверия.
Его мать-волчица без тени сомнения пожрала новорождённых щенков, даже не перекусив пуповин, ибо имела ярое, сильное сердце, повинующееся инстинкту. Спасти она могла лишь одного волчонка и выбрала первенца, самого крупного и сильного — остальные подлежали безжалостному уничтожению. И если бы из-за первенца появилась угроза её жизни, она бы придавила и его, дабы спасти материнское чрево, в благоприятных условиях способное дать не одно потомство.
Ражный с силой швырнул щенка под ель. Тот мявкнул и тут же вскочил на ноги.
— Иди отсюда! — пугая, потопал сапогами. — Уходи. Пусть тебя поляки ищут. Найдут — такая уж судьба, жить будешь… Ну, что встал? Брысь отсюда!
Волчонок будто внял человеческой речи, сунулся в лапник, выстилавший землю, запутался, потом прополз на животе и, выбравшись на кабанью тропу, неуклюже поковылял в ельник. Отпрянувшее было от вертолётных лопастей вороньё снова подтягивалось к логову, перелетая от сушины к сушине, но, увидев группу приближающихся людей с ружьями, осталось на почтительном расстоянии.
Ражный лежал на колодине, когда подошли паны в идиотских тирольских шляпах с перьями и плотных не по погоде охотничьих пиджаках (во всем стремились подражать немцам, западному, «цивилизованному» стилю). С ними оказался районный охотовед и незнакомый милицейский подполковник, которого вчера не было. Жара загнала комаров в траву, однако вся эта компания методично охлопывала себя берёзовыми ветками.
— Ну, и что тут у нас? — по-хозяйски спросил охотовед Баруздин, в присутствии иностранцев сохраняя официальный тон. — Вижу, волчицу отстреляли. А выводок?.. Вячеслав Сергеич?
Ражный снял сапог и неторопливо поскрёб в его носке — будто бы гвоздь мешал или залетевший камешек. Прилетевшие ждали, паря себя зелёными вениками по потным лицам. С Баруздиным у них были хорошие, почти дружеские отношения ещё с лесотехнического техникума — начинали бороться вместе, только Ражный тогда был вольником, а нынешний охотовед — дзюдоистом: иначе бы никогда не получить в аренду охотугодья…
— Где волчата, президент? — уже по-свойски спросил он, отделившись от компании.
— Пойдём, покажу, — буркнул он и, взяв за рукав, подвёл Баруздина к раскидистой ели, отвёл ногой ветку, под которой лежал вскрытый желудок.
Охотовед присел на корточки, пошевелил кончиком ножа содержимое. Панов тоже одолело любопытство, сгрудились за его спиной.
— Хочешь сказать, всех порешила? — Баруздин вытер нож о траву и убрал в ножны. — Такая лосиха… Не может быть. Как минимум пару оставила.
Президент мельком глянул в то место, где исчез волчонок.
— Думаю, всех… С логова подняли накануне щенения. Опросталась, когда гнали вертолётом. Сожрала приплод вместе с последом.
— Поверить и в это можно…
— Матёрый ушёл — беда будет, — после паузы сказал Ражный. — Придётся организовывать облаву, с тебя спросят.
— А я с тебя! — недовольно буркнул Баруздин.
Поляки слушали внимательно, переводя взгляды с одного на другого, а безучастный подполковник, махая веткой, бродил около волчьей могилы, трогал носком ботинка камни, разбросанную землю и ещё какие-то невидимые со стороны следы или предметы.
— Ладно, — примирительно добавил он, поразмыслив. — С матёрым потом разберёмся. Сейчас задача другая, нужен щенок. Вокруг логова хорошо смотрел?
— Можно ещё посмотреть, — согласился Ражный. — Если паны желают комаров покормить. В ельниках зажирают…
— А где ваш товарищ? — вдруг спросил подполковник, остановившись возле забытой на земле брезентовой куртки.
Президент мысленно ругнул себя и поединщика Колеватого, занимавшего мысли и чувства, но прикинулся лениво-спокойным.
— Какой товарищ?
— Не знаю, ваш товарищ, — милиционер поднял брезентуху — хорошо, обмусоленное волчонком место успело просохнуть на солнце. — Чья одёжка?
