Змейские чары - Осояну Наталья
— С какими?
— Был один балаур — с единственной башкой, зато с девятью языками, и благодаря им он говорил девятью голосами сразу, причем каждый голос читал отдельное заклинание. С ним пришлось нелегко, но вот я здесь, перед вами, а от балаура осталось только воспоминание. — Он хитро прищурился. — Была стригойка, которая умела оборачиваться огромной рыбой с острейшим спинным плавником, похожим на пилу. Этой пилой она губила лодки, даже большие, а потом пожирала всех, кто оказывался в воде и не успевал доплыть до берега. Я чуть не умер… от лихорадки. Была поздняя осень, вот как сейчас. В ледяной воде купаться — то еще удовольствие!
— А что же стригойка? — спросила Кира, заранее зная ответ.
Он театрально всплеснул черными руками.
— Только воспоминание.
Дрожь внутри почти утихла. Кира приложила руку к сердцу — оно билось ровно и спокойно. Ночь в паучьем логове подернулась пылью, словно все случилось годы, десятилетия назад… или во сне. Да, во сне. Она сделала робкий шаг вперед, а Дьюла попятился, как будто они затеяли причудливый танец.
Кира поняла, что ее заманивают, как пугливого зверька, но решительно задвинула тревогу в какой-то дальний, пыльный угол чертогов разума.
— С вашими руками что-то не так?
— Они в полном порядке. — Опять этот лукавый прищур… — Служат исправно.
«Вот негодник».
— Ваша жизнь состоит из подвигов, — проговорила она, решив сменить тему, и в ответ раздался невеселый смешок.
— Прежде всего из дорог… — Граманциаш поднял обе руки и начал загибать черные пальцы. — Дешевых трактиров, где таких, как я, чаще всего селят на чердаке или в сарае. Против чердака ничего не имею, там даже удобно, а вот в сарае можно заполучить в соседи свинью или козу. Опять же, с ними тепло зимой, но запах… Так, это было второе. Третье — унылые рожи тех, кто очень нуждается в помощи, однако с большей охотой попросил бы о ней князя, короля, какого-нибудь бога, нового или старого, да хоть самого Нефыртата, только не такого, как я! Однако ж вот беда: всем перечисленным — и уж подавно забытым — наплевать на бедствия простых людишек. Зато граманциаши всегда рядом. Вы лишь попросите — и мы поможем. — Быстрая улыбка едва не превратилась в хищный оскал. — Четвертое и пятое — руины и болота, где обожает селиться всякая нечисть. Конечно, не всякий раз так случается, но знали бы вы, госпожа Адерка, сколько сапог я утопил в болотах Залесья и земель за его пределами… Хватило бы на целую лавку!
Кира прыснула в кулак и заметила, что за спиной у Дьюлы, который продолжал идти задом наперед, не натыкаясь на камни, проступил силуэт чуть темнее окружающей
— Шестое — кладбища, как без них, — продолжал он тем временем. — Бывает такое, что какой-нибудь кузнец проживет очень долгую и спокойную жизнь, успеет настрогать этак десять — пятнадцать детишек и вся округа на его похоронах будет искренне рыдать. Ну что может пойти не так?
Силуэт сделался выше — приподнялся на задних лапах, вскинул передние, готовясь атаковать. Лапы были мохнатые, оканчивались острейшими когтями, с которых капал яд, разъедающий плоть. Во
— Да что угодно! Что угодно может пойти не так. Курица забежит в комнату, где покойника положили, и прошмыгнет под ним или над ним, никто даже не заметит. А он ночью возьмет и встанет, жрать захочет. И польется кровь… Ну вот она-то седьмая. Чужая и своя.
Ближе, ближе.
Время запуталось среди восьми алых огней, замерло.
— Восемь — это бумага. — Граманциаш подносит руки ближе к собственному лицу. На левой все пальцы загнуты; на правой осталось два, и предпоследний сгибается через миг. — Девять — чернила. Моя плоть и кровь, ибо такова моя судьба, пусть я ее и не выбирал по-настоящему. Что было, то записано; что вычеркнуто — того нет. Так будет до той поры, пока не сломается перо и не закончится место на последней странице. Иным граманциашам того и другого хватает на сотни лет… Итак, что же осталось?
Дьюла поворачивается в тот самый миг, когда темный силуэт уже навис над ним.
Небрежно вскидывает руку.
Паучьи лапы — и не две, а сразу четыре — опускаются.
Одна с жутким хрустом входит граманциашу в грудь, протыкает насквозь.
Но черная рука в тот же миг падает, перечеркивая паука указательным пальцем.
Что-то происходит с молниеносной скоростью, и Кира не успевает ни разглядеть, ни понять, что именно. Она видит белый проблеск во
Вырвавшись из-под власти чар, Кира бросается туда, где только что стояло чудище, и не находит ни трупа, ни лужи крови — или того, что заменяет кровь таким существам, — ни даже кучки пепла. Перед ней вход в туннель, отчасти затянутый паутиной. Тусклой, нестрашной и совершенно мертвой.
Она оборачивается.
— Десять. — Дьюла загибает последний палец и машет кулаком, потом с видимым раздражением трогает свежую дыру в ткани кафтана, в том самом месте, где его проткнула огромная лапа. — Это надо бы зашить, но нам стоит поспешить… М-да, Ада сожрала бы меня за такие вирши. В плохом смысле сожрала. В общем, десять — это подвиг. Что было, то записано.
«Что вычеркнуто — того нет».
Кира выжидает, затаив дыхание, пока время медленно восстанавливает ход.
Крапивник и Волчок
Владычица птиц призвала всех своих подданных и спросила, знают ли они, куда подевался муж смелой женщины. Никто не знал, кроме жаворонка, который заявил, что не расскажет ничего, пока она не проведет с ним ночь.
— С птицей-то? — удивилась женщина и без колебаний согласилась.
Жаворонок ударился оземь и превратился в красивого юношу.
А наутро она даже не вспомнила про своего пропавшего мужа.
— Это Школа, та самая Школа? — спрашивает мальчик, не помня, где раньше слышал об этом месте, кто рассказывал. Теперь его имя — Крапивник. Он сидит на краю стола и с любопытством разглядывает огромную комнату с книжными полками, уходящими в невообразимую вышину, где пищат летучие мыши. Они никак не могут успокоиться, хотя свет-книга давно погасла. — Здесь учатся чернокнижники?
— Граманциаши, — отвечает женщина под вуалью, Дракайна, и ласково гладит Крапивника по безволосой голове, по изборожденному сетью шрамов лицу. На его руках нет и половины целых пальцев, зато зеленые, словно молодая трава, глаза сияют, как никогда раньше. — У тебя есть шанс стать одним из них, но не обольщайся. Учиться нужно долгие семь лет, и только лучшие из лучших выходят отсюда в человеческом облике, чтобы по-настоящему вернуться в мир людей.
— А остальные?..
— Как я уже упоминала, кто-то должен помогать мне присматривать за библиотекой. Собирать крапиву, обминать, трепать… У меня много рук, но их всегда не хватает. Здесь для каждого найдется дело, сообразное таланту и силе. Но до того момента, когда мы определим, лучший ты или нет, еще надо дожить.
Крапивник смотрит ей в глаза, молчит.
— Сейчас ты увидишь свою комнату, свой новый дом, — продолжает Дракайна, положив ладони на его худые плечи. Он чуть сгибается; ее руки тяжелы, или, быть может, в его теле осталось слишком мало сил. — Потом начнется учеба. Сперва ты выучишь язык птиц, а позже — языки зверей, камней, воды, огня и ветра. И многие другие…
