Охотники на троллей - дель Торо Гильермо

В конце концов он вылез. С растрепанных волос свисали клочки пыли, лицо вытянутое и серьезное.

– Там что-то ужасное, – прошептал он.

– Ха! Теперь-то ты мне веришь?

– Верю. И это хуже, чем я думал. В жизни не встречал таких вонючих носков. Так вооружимся же, мои вассалы, пока еще не слишком поздно, посмотрим, одолеем ли мы врага в битве. Увы, мы можем и погибнуть, история нас рассудит.

Пружины кровати хихикнули, когда Таб сел.

– Прости, Джим. Никаких монстров. Никакого люка. Ни малейшего слухового окошка. Всего лишь типовой скучный дом в пригороде, построенный в восьмидесятых, как и пятьдесят домов по соседству, в точности как мой. Именно как я и сказал: в наших домах нет ничего особенного, как и в нас. Смирись с этим своей глупой башкой.

Тем не менее следующий час мы потратили на установку скрытой камеры. Для неопытного глаза она выглядела как плюшевый мишка, но во рту скрывалась широкоформатная камера, а из попки торчали кабели, ведущие к телевизору. Качество хуже, чем у камеры на моем телефоне, но плюшевый мишка был долгожителем: мог записывать до двенадцати часов кряду. Я установил его на комод у двери, и он улыбался оттуда как дебил. Я уж точно ощущал себя таковым.

Потом мы соорудили мое фальшивое тело и назвали его Джим Старджес младший-2: Приманка. Тело ДСМ-2 мы сварганили из толстовки и треников, набив их грязным бельем. В качестве головы приспособили вазу, которую последний раз использовали лет пять назад, когда я случайно лишил жизни пять невинных золотых рыбок. Когда Таб прекратил угрожать, что заявит на меня в общество защиты животных, мы накрыли ДСМ-2 одеялом и удовлетворенно хмыкнули. Оставалось только дождаться, пока кто-нибудь клюнет на приманку.

Мы подождали, пока папа ляжет спать. Таб убивал время, разглядывая голых знаменитостей на моем ноутбуке, а я тем временем учил «РоДжу». После выпуска последних новостей мы услышали, как папа совершает ночной ритуал проверки окон и дверей. От писка включенной сигнализации я почувствовал себя только хуже. Есть какая-то разница между тем, что делает там папа, и тем, что делаю здесь я?

Папа сунул голову в дверь и пожелал спокойной ночи – Таб лучше всех в мире умел скрывать обнаженку на экране компьютера, – и после этого мы вытащили из холщовой сумки лук со стрелами. Таб пощупал единственный наконечник стрелы и объявил его великолепным и смертоносным.

Я принес связанный в кучу спортинвентарь, и Таб потребовал себе хоккейное обмундирование, оставив мне менее впечатляющую пластиковую бейсбольную биту. И напоследок я рассыпал по полу стеклянные шарики. Потом мы открыли шкаф, осознав, как тесно придется прижиматься друг к другу, и поклялись, что никогда никому об этом не расскажем. Никогда, никогда, никогда.

Целых два часа мы слышали только тихое жужжание скрытой камеры.

В полночь я услышал сквозь стену скрип.

Я ткнул Таба локтем.

– Мне не нужны зубные протезы, бабушка.

– Таб! – прошипел я. – Проснись!

Он фыркнул, огляделся и откинул хоккейную маску на затылок. Я приложил палец к губам и показал на ухо. Таб кивнул.

За несколько минут – ничего. Глаза Таба начали закрываться. И снова скрип, теперь долгий и мучительный.

– Таб. Таб. Вот оно.

– Это всего лишь твой папа, Джим.

– Папа стал бы проверять все замки. Мы бы его услышали.

Таб открыл рот, чтобы возразить, но тут его сонный мозг сообразил, что я прав. Скрипнула третья половица, потом четвертая. Что бы это ни было, оно приближалось. Я взглянул через прикрытую дверь шкафа и спальни. Прошло мгновение, наполненное непереносимым напряжением. Затем лунный свет кинжалом пронзила тень. Дыхание замерло в горле. Я хотел сказать Табу, чтобы тот приготовился стрелять, но не мог произнести ни слова.

И тут тень скользнула мимо.

Таб ничего не заметил. Он поднес ручку клюшки к носу.

– Странный запах.

– Тс-с!

– И это не пот. Воняет, даже не знаю… Как новенькая.

– Ею никогда не пользовались. Тихо!

– А, ну ладно, не расстраивайся. Не твоя вина, что твоим мускулам не хватает тонуса. Это гормоны.

Я прижал потный лоб ко лбу Таба и прошептал:

– Папа убрал это, потому что спорт опасен. Слишком много поздних возвращений и игр в других городах. Вот он и убрал. Даже не разрешил попробовать.

На пол кухни упал какой-то металлический предмет.

Мы с Табом подпрыгнули. Наши лбы разъединились, а глаза расширились.

Вцепившиеся в клюшку пальцы Таба побелели.

– Хочешь попробовать сейчас, Джим? Помахать этими причиндалами?

Трудно сказать, сколько времени мы пялились друг на друга во тьме шкафа, пытаясь набраться храбрости, кивая друг другу по-мужски и стискивая в руках спортинвентарь – наше оружие. Может, прошло пятнадцать минут до того, как мы должным образом настроились, чтобы выпрыгнуть из шкафа подобно спортивной команде, хотя и не уверенной в том, в каком виде спорта она выступает.

И тут же моя нога наткнулась на шарики. Я схватился за Таба, но он тоже споткнулся на шариках. Таб уткнулся носом в пах ДСМ-2, а я растянулся навзничь на комоде. На меня посыпался всякий хлам: сломанный воздушный змей, бутылка вонючего одеколона, тарелка с недоеденным омлетом и, конечно же, скрытая камера.

Даже в таком позорном положении я тут же узнал единственный предмет, который мог нам пригодиться. Я отпрянул от комода. Плюшевый мишка запрыгал следом, запутавшись в нитях воздушного змея, которые потянулись за моей ногой. Таб распахнул дверь спальни, за его спиной висел лук, в кулаках – хоккейная клюшка и стрела, и через несколько безумных секунд мы поспешили в коридор с поднятым оружием. Я смутно осознал, что папа не проснулся, чтобы присоединиться к нам. Из его комнаты снова доносился жуткий звук: Хлю-ю-юп. Хлю-ю-юп. Хлю-ю-юп.

Мы затормозили у входа на кухню. Свет не горел, но оттуда доносились звуки: лязг железа, скрип пластика, шелест бумаги и грубый стук керамики по полу. На линолеум падало то что-то твердое, то что-то мягкое, в неравномерном ритме. Между этими звуками раздавалось не принадлежащее человеку фырканье.

– Таб, – прошептал я. – Что будем делать?

Он обнажил сияющие сталью зубы и опустил хоккейную маску.

– Ничего. Будем вести переговоры. С террористами.

Он поднял новехонькую хоккейную клюшку и шагнул в кухню. Несмотря на волочащуюся за мной скрытую камеру, я поправил бейсбольный шлем и последовал за Табом, расправив плечи как летучая мышь, всю жизнь прождавшая мгновения, когда же наконец сможет взлететь.

Прежде всего я заметил, что потолочный вентилятор разбит на кусочки и валяется в углу. Странно, что я обратил внимание именно на это, учитывая, что в маленькой кухне возвышались силуэты двух гигантских троллей. Неприятно признавать, что я на короткой ноге с кошмарными существами, но этих двоих я знал слишком хорошо. Восемь глаз Моргунчика шныряли по шкафчикам, в слив раковины, в укромные уголки посудомоечной машины. АРРРХ!!! хватал и ненароком крушил различные предметы на столе. Тварь взревела, царапнув сгорбленную спину о болтающиеся внутренности потолочного вентилятора.

По неизвестной причине микроволновка работала, внутри вращалась пустая тарелка.

Я схватил Таба за рубашку на спине.

– Погоди… что они… делают? – выдавил из себя я.

Таб откликнулся каким-то булькающим и наполненным ужасом голосом:

– Сандвичи, Джим. Они делают сандвичи.

Два щупальца Моргунчика по очереди ныряли в банку арахисового масла, вылезая оттуда с коричневым шматком, который тролль затем размазывал по кускам белого хлеба, разбросанным по столу. Он слишком сильно нажимал, и хлеб рвался на мелкие кусочки, летавшие по кухне словно стружка на лесопилке. Некоторые оказывались в похожем на щель рту Моргунчика, и я видел, как его чешуйчатая шкура сжимается, пропихивая куски по двум глоткам, пока они не очутятся в нескольких пульсирующих желудках.

АРРРХ!!! был еще менее ловким. Он хватал крошки в воздухе и бросал в слюнявую пасть. Не все достигали цели: кусочки белого хлеба прилипли арахисовым маслом к шерсти тролля. Без сомнений, он гордился собой – при каждом глотке рога энергично пронзали шкафчик, а огромная ступня топала, превращая упавший хлеб с маслом в коричневую кашу.