Колыбельная для вампиров - 2 - Борисова Светлана Александровна

Ну а поскольку Палевский ещё ни разу не прокололся в своих объяснениях — их логика отличалась завидной безупречностью — то и Штейн, в отличие от некоторых агрессивно настроенных старейшин, не считал, что сначала он убирает тех, кто ему не угоден, а затем придумывает себе оправдание. Тем не менее, сейчас его точил червячок сомнения. «Чужая душа — потёмки, а Мика слишком умён. Ему не составит труда замаскировать любое своё преступление, да так что комар носу не подточит. И всё же я надеюсь, что у нас не дойдёт до прямой конфронтации», — мрачно подумал Штейн, продолжая методично излагать очередной сложный вопрос из области клановых дел.

Несмотря на свои хождения и рассеянный вид, Палевский был весь внимание. Он не упустил ни единого слова, сказанного его ближайшим помощником и с некоторых пор бессменным заместителем. Попутно он старался оценить его настрой. Но непробиваемый ментальный щит, данный Штейну от природы, и многолетняя практика в лицедействе полностью скрывали его мысли. Иначе Палевский удивился бы, поняв, какое направление они приняли. Ведь даже в сильнейшем раздражении ему ни разу не приходила в голову идея о его физическом устранении (на это были определённые причины), а вот хорошенько стукнуть по носу, чтобы не лез, куда не нужно — это да, такое случалось. Правда, не часто. Штейн быстро учился и, как правило, ошибок не повторял: ни своих, ни чужих.

Доклад был чрезвычайно интересным, и такие новости следовало бы обсудить, но Палевский намеренно не поддерживал разговор. Он специально нагнетал обстановку, зная, что в таких случаях собеседник начинает нервничать и его легко подловить на обмане. Но с главой СБ этот фокус не прошёл. Он сказал ровно столько, сколько намеревался сказать и умолк. Затем он вопросительно глянул на Палевского и, не дождавшись иной реакции, кроме холодного молчания, пожал плечами и потянулся к графину с водой.

И всё же Штейн был не столь спокоен, каким казался внешне. Как он ни тянул, вода в стакане закончилась, и он со стуком поставил его на место.

Тягостная тишина всё больше раздражала его, а тут ещё Палевский перестал ходить по комнате и развернулся к нему лицом. В результате он своего добился. Под его иезуитским взглядом Штейн вновь ощутил себя нашкодившим мальчишкой и что совсем уж непростительно, в его душе вспыхнуло прежнее благоговение перед кумиром детства.

Охваченный досадой, глава СБ сложил руки на груди и, прислонившись спиной к стене, неслышно вздохнул. Палевский играючи пробил линию его обороны, что для него, как для профессионала, было унизительно. Лишь одно его утешало, что он имел дело с достойным противником. Вдобавок его посетила мысль, что возникшая ситуация — обоюдоострое оружие и ничто не мешает ему использовать её к своей пользе.

Дождавшись, когда в серых глазах промелькнёт тень бешенства, а затем восхищения, Палевский внутренне улыбнулся. «То-то же, мой мальчик! Рановато ты возомнил о себе. Сначала подучись, прежде чем тягаться со мной».

— Я понимаю, тебе приходится нелегко, — спокойно заметил он, будто бы и не было паузы в разговоре. — Сочувствую, но не заставляй меня повторяться. Я уже сказал, что занят по горло, — добавил он более резко.

— Спасибо за сочувствие. Как я понимаю, большего от тебя всё равно не дождёшься.

— Само собой, ведь я не в курсе дел. Или ты, судя по обиде в голосе, как в детстве ждёшь похвалы?

— Полно издеваться, — Штейн вздохнул. — Между прочим…

— Доброе слово и кошке приятно, — закончил за него Палевский и его глаза потеплели. — Ладно, получи свою конфету. Вынужден признать, ты хорошо справляешься. Даже я не смог бы лучше.

— Ну, спасибо! Утешил, — буркнул Штейн, но ему действительно была приятна похвала его главного учителя и наставника. — В чём дело, Мика?.. Неужели то, чем ты занимаешься настолько серьёзно? — осторожно поинтересовался он.

— Да, — коротко ответил Палевский и неохотно пояснил: — Извини, Томас, но пока решается вопрос жизни и смерти одного очень близкого мне человека, я ни ногой из института.

При мысли, что из-за сердечного пристрастия Палевского ему не известно сколько времени придётся тащить на себе солидарный груз ответственности, Штейн с трудом подавил вспыхнувшее раздражение. Тем не менее он не подал виду, что разозлился.

— Ну, и ладно. Надо, значит, надо. Справлюсь, мне не привыкать, — он радушным жестом он указал на кресла, стоящие у камина. — Располагайся, повечеряем, — видя, что гость медлит, он по-свойски фыркнул. — Садись, не привередничай! А то я не знаю, зачем ты явился. Ещё успеешь надавать мне оплеух. Кстати, если не затруднит, подбрось дровишки в камин, а я пока организую закуску. Поздно уже, но, может, хочешь кофе?.. ОК! Тогда я быстро!

Подойдя к рабочему столу, Штейн нажал кнопку селектора.

— Марта!

— Извините за задержку, герр Штейн, — не сразу ответила запыхавшаяся девушка.

— Где тебя носит?

— Герр Штейн, мне самой приготовить вам ужин?

— Д-да. Пожалуй. Если это не долго.

— Хорошо. Тогда я немедленно займусь готовкой. В общем-то, у меня почти всё готово. Остались только горячие закуски.

— Марта, ты золото! Свистни, когда будет готово.

Перед тем как опуститься в кресло, Палевский разворошил тлеющие уголья в камине и подбросил пару яблоневых поленьев, взятых с приступки. Штейн, тем временем подошёл к шкафу и нажал на потайную панель. Порывшись во внутренностях стильного мебельного монстра, он извлёк из запасников старинный коньяк и коробку кубинских сигар ручной скрутки. Затем он совершил обратный марш-бросок к столику у камина и с чисто немецкой аккуратностью вооружился салфеткой, прежде чем откупорить бутылку.

— Надеюсь, твои вкусы не изменились, — сказал он, разливая коньяк по бокалам.

— И думаю, не изменятся. От коньяка и сигар я никогда не откажусь, даже на смертном одре.

— В нарушение введённых тобой же запретов? — съехидничал Штейн.

Палевский взял протянутый ему бокал и прохладно улыбнулся.

— Сам знаешь, начальству законы не писаны.

— Это верно. Зажечь тебе сигару?

Не дожидаясь ответа, Штейн подвинул к себе резной ящичек. Он выбрал чем-то приглянувшуюся ему тёмно-коричневую сигару, опоясанную красно-золотой полоской и, понюхав, блаженно зажмурился. «Блеск!» — пробормотал он и отрезал гильотиной кончик табачной сосиски.

С насмешливой миной на лице Палевский наблюдал за его действиями. Когда Штейн предложил ему сигару и огня от своей зажигалки, он принял и то, и другое. Тем не менее, выпустив колечко дыма, он поинтересовался:

— Томас, как называется то, чем ты только что занимался?

Штейн выразительно приподнял бровь.

— Подхалимаж! — с вызовом ответил он и обаятельно улыбнулся. — А что? Нужно же как-то задобрить тебя, перед тем как ты начнёшь меня дрючить, — шмыгнув носом, он добавил с унынием в голосе: — Надеюсь, до порки дело не дойдёт.

Это было настолько знакомо, что Палевский совершил невольный экскурс в прошлое и перед его глазами возник упрямый подросток, который в своё время попортил ему немало крови. Он покачал головой.

— Не придумывай! В детстве, несмотря на все твои фокусы, я и пальцем тебя не тронул.

— Что правда, то правда, — ухмыльнулся Штейн. — Между прочим, это я от тебя научился мордовать противника не кулаками, а словами, — сообщил он, получая немалое удовольствие от того, какой оборот принял их разговор.

Палевский хмыкнул, поняв, что угодил в ловушку. «Погоди радоваться, паршивец! Посмотрим, что дальше будет».

— Действительно, ты быстро понял, что союзником проще вертеть, чем врагом, — иронично заметил он.

— Это да! И всё же, на некоторых кулаки действуют лучше, чем слова. Во всяком случае, пока я как следует не отметелил ту скотину в интернате, что подселили в мою комнату, тот всё время доставал меня. Зато несколько сломанных рёбер и свёрнутый набок нос быстро вернули ему здравомыслие, — похвастался Штейн.

Глотнув коньяка, он хотел добавить, какая это гадость, но вовремя придержал язык. Игры играми, а времена, когда ему сходила с рук любая дерзость, уже давно миновали.