Кира Касс - Единственная
Аспен как можно бережней уложил меня на койку, но рука все равно продолжала дергать.
– Нужно привести врача, – сказал он.
Однако я видела, что он сам сомневается в собственных словах. Если звать доктора Эшлера, придется либо рассказать ему всю правду, либо наврать с три короба, а ни то ни другое было нам не нужно.
– Не надо, – слабо возразила я. – Не умру же я от этого. Ну, останется шрам, велика важность. Нужно только промыть рану.
– Тебе нужно болеутоляющее, – добавил Максон.
– У нее может начаться заражение. В переулке было ужасно грязно, да еще я ее трогала, – виновато подала голос Пейдж.
Руку вдруг словно объял огонь, и я зашипела от боли:
– Энн. Приведите Энн.
– Кого? – переспросил Максон.
– Ее старшую горничную, – пояснил Аспен. – Эйвери, приведи Энн, и пусть захватит аптечку. Придется обойтись тем, что есть там. И еще нужно придумать, что делать с ней, – кивнул он на Пейдж.
Полные тревоги глаза Максона скользнули с моего лица на обеспокоенное лицо Пейдж.
– Ты преступница? Ты откуда-то сбежала? – спросил он у нее.
– Никаких преступлений я не совершала. А из дома действительно сбежала, но меня никто не ищет.
Максон обдумал услышанное:
– Добро пожаловать во дворец. Эйвери отведет тебя на кухню. Скажешь Мэллори, принц велел взять тебя в помощницы. И передай ей, пусть немедленно поднимется в офицерское крыло.
– Мэллори. Слушаюсь, ваше высочество.
Пейдж сделала книксен и следом за Эйвери вышла из комнаты, оставив меня наедине с Максоном и Аспеном. Мы провели вместе всю ночь, но втроем остались впервые. Груз секретов физически ощущался в и без того тесной комнатке.
– Как вы от них отбились? – спросила я.
– Август с Джорджией и Микой услышали стрельбу и выскочили на улицу, – сказал Максон. – Он не шутил, когда сказал, что никогда не причинит нам зла. – Максон умолк, его взгляд на миг устремился куда-то вдаль и стал печальным. – Мике не удалось уйти от пули.
Я отвернулась. Я совершенно не знала парнишку, и тем не менее этой ночью он отдал за нас свою жизнь. У меня было такое чувство, что я лично убила его, своими собственными руками.
Я потянулась утереть слезы и немедленно вскрикнула от боли.
– Успокойся, Америка, – сказал Аспен, забыв о том, что должен держаться официально.
– Все будет хорошо, – пообещал Максон.
Я кивнула, закусив губу, чтобы не плакать. Ну почему?
Повисло долгое молчание. Впрочем, возможно, мне только казалось от боли, что время тянется так долго.
– Такая преданность – огромная редкость, – неожиданно произнес Максон.
Сначала я решила, что он все еще говорит о Мике. Но потом мы с Аспеном увидели, что взгляд Максона направлен куда-то на стену за моей спиной.
Я повернула голову, радуясь возможности отвлечься от жгучей боли в руке. Там, рядом с несколькими картинками, нарисованными кем-то из младших братьев или сестер Аспена, была приколота записка.
Я всегда буду любить тебя. Я буду ждать тебя вечно. Я с тобой, что бы ни случилось.
Год назад, когда я оставила эту записку Аспену на окне, почерк у меня был чуть более корявый, к тому же я щедро украсила листок сердечками, чего ни за что не стала бы делать сейчас, но я по-прежнему чувствовала важность этих слов. Тогда я впервые решилась облечь их в письменную форму, и мне было страшно от того, насколько острее стали мои чувства, когда я выплеснула их на бумагу. А еще я вспомнила, как боялась, что записку обнаружит мама, и этот страх пересилил тревогу от осознания, что я люблю Аспена.
Сейчас я боялась, что Максон узнает мой почерк.
– Здорово, наверное, когда есть кому писать. Для меня любовные письма всегда были недосягаемой роскошью, – с печальной улыбкой продолжал Максон. – Она сдержала свое слово?
Аспен взял подушки с соседней кровати и подложил их мне под голову, не глядя ни на меня, ни на Максона.
– Сложно поддерживать переписку, – сказал он. – Но я знаю, что она со мной, что бы ни случилось. В этом я не сомневаюсь.
Я взглянула на коротко подстриженные темные волосы Аспена – единственное, что было мне видно, – и ощутила новую боль. В каком-то смысле он был прав. Мы всегда будем присутствовать в жизни друг у друга. Но… эти слова? Та любовь, которая когда-то переполняла меня? Ее больше не было.
Рассчитывает ли на нее Аспен?
Я покосилась на Максона. В его печальном взгляде мне почудилась зависть. И я не удивилась. Как-то я призналась Максону, что у меня был роман. У него тогда сделался такой вид, будто его лишили чего-то, будто он не верил в то, что способен кого-то полюбить.
Узнай он, что я тогда и Аспен сейчас говорили об одном и том же романе, это, без сомнения, убило бы его.
– Напиши ей поскорее, – посоветовал Максон. – Чтобы не забывала.
– Да где они ходят? – пробормотал Аспен и вышел из комнаты, ничего не ответив на слова Максона, словно и не слышал их.
Максон проводил его взглядом и снова повернулся ко мне:
– До чего же я никчемный. Тебе помочь ничем не могу, так решил хотя бы попытаться помочь ему. Мы с тобой оба обязаны ему жизнью. – Максон покачал головой. – Но, похоже, я только его расстроил.
– Просто мы все переволновались. Ты не сделал ничего плохого, – заверила я его.
Он невесело засмеялся и опустился на корточки рядом с моей постелью:
– Ты лежишь здесь, истекая кровью, и при этом не я тебя утешаю, а ты меня. У тебя нет никакой логики.
– Если когда-нибудь решишь написать мне любовное письмо, я бы на твоем месте начала его именно с этого, – пошутила я.
Он улыбнулся:
– Что мне сделать, чтобы тебе было полегче?
– Подержать меня за руку. Только не сжимай слишком крепко.
Максон бережно обхватил пальцами мою ладонь, и хотя боль слабее не стала, мне было приятно чувствовать его прикосновение.
– Этого ты вряд ли дождешься от меня. Я имею в виду любовного письма. Всеми силами я стараюсь избегать неловких положений.
– Значит, ты не умеешь планировать войны, отвратительно готовишь и отказываешься писать любовные письма, – поддразнила его я.
– Совершенно верно. Перечень моих изъянов растет на глазах.
Он поскреб пальцем мою ладонь. Я была очень благодарна ему за возможность отвлечься.
– Ничего страшного. Я продолжу догадываться о твоих чувствах, раз уж ты отказываешься писать мне записки. Сиреневыми чернилами. И с сердечками над «й».
– Да, именно так они бы и выглядели, – с притворной серьезностью сказал он. Я хихикнула, но боль в руке немедленно вернулась с новой силой, и я умолкла. – Впрочем, не думаю, что тебе приходится догадываться о моих чувствах.
– Ну, – начала я, и горло у меня перехватило от волнения, – вообще-то, ты ни разу не говорил мне о них вслух.
Максон открыл было рот, чтобы возразить, и осекся. Потом возвел глаза к потолку, воскрешая в памяти историю наших отношений и пытаясь вспомнить, когда говорил мне, что любит меня.
Когда мы с ним были в убежище, на мысль об этом наводило буквально все. Это чувство проскальзывало в десятках романтических жестов, сквозило в каждой искусно построенной фразе… Но прямого признания так и не прозвучало. Я так и не дождалась от него этих слов. Будь они произнесены, я запомнила бы их, я никогда не усомнилась бы в его чувствах и нашла бы в себе мужество признаться ему в своих собственных.
– Миледи? – послышался из-за двери голос Энн, а в следующее мгновение показалось и ее встревоженное лицо.
Максон отступил назад и выпустил мою руку, освобождая место.
Энн цепким взглядом окинула мою рану и осторожно коснулась ее, пытаясь оценить серьезность положения.
– Нужно наложить швы, – постановила она. – И боюсь, у нас нет обезболивающего.
– Ничего страшного. Делай, что нужно, – сказала я.
В ее присутствии я мгновенно почувствовала себя спокойней.
– Пусть кто-нибудь принесет кипятку, – распорядилась Энн. – В аптечке должен быть антисептик, но кипяток тоже понадобится.
– Я сбегаю. – У двери стояла Марли. На ее лице было написано беспокойство.
– Марли! – вырвалось у меня, прежде чем я успела спохватиться.
Мэллори! Ну конечно! Не могли же они с Картером скрываться под носом у короля под своими подлинными именами.
– Я быстро, Америка. Держись.
Она поспешила прочь, но при мысли о том, что она будет рядом, я испытала огромное облегчение.
Энн, для которой появление Марли явно стало потрясением, вытащила из аптечки иголку с ниткой. Меня очень поддерживала мысль о том, что почти вся моя одежда была сшита Энн. С рукой у нее навряд ли возникнут трудности.