Татьяна Мудрая - Клятва Гарпократа
Без запроса свыше.
Конечно, те, у кого сия душа имеется в избытке, — а штрихи и подмалевки прочих не стоят и ломаного грошика. Который есть символ и символ символа.
Так что как-то само собой получилось, что великие картины, скульптуры и прочее в этом роде и виде очутилось в подземных криптах соборов, которые удержались на земле силой масонских заклятий. Я имею в виду, что самые первые масоны, то есть каменщики, возводили эти невероятные готические храмы как бы на крови легендарного мастера и царя Хирама. Ну и еще лабиринты эти на полу — как тот, что в Шартре. Одно это было способно удержать камни на месте даже после того, как стерлось.
Русские церкви тоже часто ставились «на крови». Имею в виду — на безвинно пролитой крови. Но это держало их не так долго и надежно, как готику. Я так думаю — они не подпитывались жертвой, а искупали ее, невольную. Выкупали чужое злодейство, вот что. И все на этом изрядно поистратились.
Насчет книг было тоже затейливо. Никто не мог угадать, какие изотрутся в порошок, а какие нет. Ни от уникальности, ни от злободневности, ни от художественной ценности, ни от материала (папирус, пергамен, тряпка, целлюлоза) сие не зависело, от эпохальности тоже. Вообще-то до глубоких подземных хранилищ добралось мало чего. То ли никто не хотел собой жертвовать за слово, то ли еще что.
Вот так всё и происходило с бессмертными творениями человеческого гения.
А как насчет людей, тех рутенцев, что обнаружили себя в мире, который съеживается, будто магическая шагреневая кожа? Не забывайте, что конец света растянулся на целую историческую эпоху. Если учесть тотальный падеж рождаемости, этого вполне хватило на всё.
(У нас в Вертдоме ничего такого, кстати, не наблюдалось. Любились, плодились, экологично мусорили, дрались и сплачивали ряды еще усердней прежнего.)
Конечно, мы, вертцы, ожидали кой-каких всенародных возмущений и даже изготовились, чтобы принять меры. Но и мы не учли, что хомо склонен к бунту лишь в массе и коллективе. Что всё повышающаяся сытость повседневного бытия блокирует любое возмущение. Что даже близость диких и одичавших животных, которых почти не затронул процесс разложения, не вынудит человека к агрессии. Ибо хотя кишение животной жизни продолжалось и давало по видимости свирепые картины взаимного истребления — но это была та дань равновесию, которую человечество с самого начала отказывалось платить. Ее не брали с него даже сейчас. Я имею в виду, что звери мигом поделили ойкумену на районы обитания, сферы влияния и экологические ниши, а человека вполне терпели, даже позволяли в умеренных пределах на себя охотиться. Для разрядки и физзарядки, так сказать. Консервов вполне хватало на всех двуногих и прямоходящих. Люди существовали как бы на подножном корму, не пытаясь перебить его у прочих. Жилья хватало тем более. После того, как высотные дома начали рушиться и обращаться в пыль, человеки спокойно переселялись в коттеджи и пентхаусы с автономной гигиеной и обогревом.
Откуда такое необыкновенное миролюбие, спросите вы?
Я уже говорил. Людьми легко управлять и их легко стравливать, когда они кучкуются и сбиваются в стадо. А с падением мегаполисов стадо как раз и поредело. Естественная убыль, понятно. Да и пассионариев из их массы уже давно повыбили.
Нет-нет, дети как раз первое время рождались, но тихие. Всех их удовлетворяло то, что они видели. Никаких изменений они не желали — увы и ах. А ведь кардинально изменить мир могут только дети, пока им неведомо, что можно и что нельзя.
Философствуем дальше. Окультуренной земли мало, но на одну душу даже много. Агрессия ведь рождается от тесноты. Толкают тебя под бока — лягайся в ответ, чтобы расшириться и захватить новые территории.
Ибо человек появился на свет с тактикой помоечника, стратегией маргинала и вечного изгоя. Когда этот мнимый владыка решает плодиться, для него не существует никаких законов — ни физиологических, ни нравственных. Получил возможность — так и валяй во все тяжкие, невзирая на дурную погоду и отсутствие хорошего корма. Захотел как-никак подкормиться — ухватил шматок падали и потащил в кусты. Завладел прекрасным дворцом или храмом — давай размещай в них грязноватую мастерскую по переделке мира. А что саму нашу малую вселенную стоило бы сначала спросить, угодно ли ей это…
Потому что сама логика подобной цивилизованности толкает человека на тотальное преступление. Точнее, он уже появляется на исторической арене отягощенный злом. Великолепная ошибка первородного греха дала великолепный плод, но сам эксперимент был построен на песке, на порочном и зыбком основании.
Ибо любая человеческая культура — молекулы, кирпичики природы, которые рассыпаются в прах, когда природой отторгается сам человек.
А еще, я думаю, мать-природа так захотела — чтобы люди ушли не со взрывом и вскриком, а с жалким всхлипом. Ей ведь тоже становится больно от их вражды.
И вот на землю снизошел мир — весьма странный.
Все покрылось пеплом и заледенело, и стало с ним по слову Роберта Фроста:
Кто говорит, мир от огня
Погибнет, кто от льда.
А что касается меня,
Я за огонь всегда.
Но если дважды гибель ждет
Наш мир земной, то что ж,
Тогда для разрушенья лед хорош,
И тоже подойдет.
Ох, я, оказывается, позабыл представиться по всей парадной форме.
Ну, имя вы моё уже знаете.
Теперь о внешности.
Если вы помните короля Кьяртана из прежних повестей, то поставьте перед ним стальное зеркало — и увидите меня один к одному. То же семя Хельмута. Правда, я буду чуть посвежее и понахальней. Оттого что сроду не знал неприятностей, связанных с бритьём и женским полом.
И про Вертдом вы знаете тоже.
Как же получилось, что наш маленький обломок голограммы, клякса от фрактала, огрызок серебряного зеркала уцелел и даже процвёл — и даже весьма кстати поимел нечто симпатичное из упакованных человечеством культурных чемоданов?
Собственно говоря, кой-какие подвижки в сторону завершения рутенской всеобщей истории были нами замечены еще тогда, когда Верт и Рутен обменялись парами двойняшек. С нашей стороны это были Фрейр и Юлиана-Фрейри, с их — Юлиан и Фрейя. И вот вертдомский мужчинка с синдромом Морриса, Юлиана-Фрейри, родил (родила) от коренного рутенца Юлиана дитя гораздо более выраженного мужеска полу. Году в 2030-м вроде как. Тогда мы с папашей как раз навестили молодую женатую чету и хорошенько вправили обоим мозги. В результате ребенок остался в Рутении как наш дар, из «синдрома Морриса» получился король и супруг прелестной и вполне у нас натурализовавшейся рутенки Фрейи, а из его практически нормального брата-близнеца — пылкий аматер Фрейина братца-единоутробника.
