Ольга Денисова - Черный цветок
- Чего это я боюсь-то? - Есеня пожал плечами.
- Ну те батька и всыплет за золотой! - кивнул Звяга.
- Чё, в первый раз, что ли? - хмыкнул Есеня и повернул к дому. - Подумаешь!
В их троице главным, несомненно, считался Звяга. И хотя Есеня казался со стороны заводилой, на самом деле Звяга просто не лез вперед. Он был старше Есени почти на год и в жизни разбирался гораздо лучше.
Конечно, домой идти вовсе не хотелось. Никакой вины за собой Есеня не чувствовал, но отцу ведь этого не объяснишь. А раз кто-то считает, что он боится отцовского гнева, то кабак придется отложить.
- Ты чокнутый, - Звяга сплюнул на пыльную мостовую. - Какого рожна ты ей золотой-то отдал? Щас бы уже в кабаке сидели, а теперь дождешься тебя, как же!
- Не твое дело. Захотел - и отдал, - ответил Есеня. - А вообще, можете и подождать - у вас-то, небось, своих денег сегодня нету.
- Подождем, подождем, не боись. Я вот нарочно у ворот встану, послушаю, как ты у батьки будешь прощения просить.
- Когда это я у него прощения просил? - Есеня вскинул голову.
- А что, никогда не просил?
- Никогда! - Есеня смерил товарища взглядом.
- Ври больше! - расхохотался Сухан.
Есеня обиделся и пошел быстрее. Он на самом деле никогда не просил у отца ни прощения, ни пощады, когда тот драл его всем, что попадалось под руку, - зачем доставлять ему удовольствие? Еще лет в десять он понял, что отца его молчание выводит из себя, и получал от этого злорадное наслаждение, отлично зная, что жалобным криком мог бы и смягчить суровое родительское сердце.
Пока друзья смотрели ему в спину, Есеня шел быстро, гордо расправив крепкие мальчишеские плечи, но как только калитка за ним захлопнулась, решительности у него поубавилось. Да из-за золотого отец взбесится так, что, чего доброго, и вовсе убьет.
- Ну, - услышал он голос отца из конюшни, - чего ты там встал? Давай быстро, я тебя давно жду!
Услышал, наверное, как хлопнула калитка… Ничего не поделаешь. Есеня почувствовал, как дрогнули колени, и зашел в конюшню. Отец чистил Серка - собирался куда-то ехать, не иначе.
- Ну? - снова поторопил отец.
Есеня не спеша снял с шеи кошелек и вытряхнул на ладонь четыре серебреника - медяки он давно припрятал поглубже. Отец похлопал коня по шее, постучал скребком по стене и вышел из денника, вытирая руки об штаны. Есеня молча протянул ему деньги, стараясь, чтобы лицо выражало исключительно презрение к происходящему, а не волнение или страх.
- Эй, а где золотой? - миролюбиво спросил отец.
- Потерял, - Есеня пожал плечами.
Отец посмотрел на Есеню, хлопая глазами, потом лицо его вытянулось от огорчения, он не удержался и растерянно спросил:
- Как это «потерял»?
- Очень просто. Потерял - и все.
- Ты что говоришь? Ты… оставь свои дурацкие шутки! Быстро давай сюда деньги! - лицо отца перестало быть удивленным и постепенно наливалось кровью.
- Да говорю же - потерял, нету у меня больше ничего, - хмыкнул Есеня как можно более равнодушно.
- Ты соображаешь? Ты сам понимаешь, что делаешь? Где золотой, я тебя спрашиваю? Куда ты мог истратить такие деньги?
- Говорю же - потерял.
Отец сгреб воротник Есени своей могучей пятерней, прижал его к стене и зашипел прямо в лицо, брызгая слюной и вытаращив покрасневшие глаза:
- Ах ты змееныш! Мало того, что ты лентяй и неумеха, мало того, что ты родителей ни во что не ставишь, ты еще деньги у меня воровать будешь?
Есеня решил промолчать.
- Ты представляешь, сколько это денег? Ты понимаешь, что нам две недели придется жить впроголодь? Твоей матери и твоим сестрам! Я бьюсь с утра до ночи, а ты будешь гулять где-то целыми днями, а потом таскать у меня деньги? Так, что ли? Мать каждый медяк бережет, выгадывает, как отложить хоть немного на будущее, а ты мне говоришь, что потерял золотой?
С этим Есеня не мог не согласиться - они оба, и отец и мать, были помешаны на деньгах и отложили на будущее столько, что не стоило и беспокоиться: десяток накопленных золотых он считал сказочным богатством. Рука отца между тем потянулась к стене, где висели вожжи, и Есеня сощурил глаза - он ничего другого и не ожидал.
- Убью щенка паршивого! - отец толкнул его на пол - силищу он имел необыкновенную, Есеня же, хоть и был крепким пареньком, но с отцом сравниться не мог. Поэтому растянулся посреди конюшни и поспешил отползти и забраться в угол, пока отец наматывал вожжи на руку.
Поначалу он еще отбивался руками от узких, тяжелых ремней, но быстро спрятал голову в коленях и обхватил руками ребра - отец всегда бил так, словно хотел вышибить из него дух, и не особенно заботился о том, куда попадает. Серко, услышав свист вожжей, забился в деннике и жалобно заржал - ему было страшно. Есене тоже. Страшно и очень больно. Он стискивал зубы и сжимался в комок все тесней. Это просто надо пережить, перетерпеть… Серко стучался об стены денника так упорно и ржал так надрывно, словно это его хлестали вожжами, а не Есеню.
На шум скоро прибежала мама и, как всегда, не посмела приблизиться - когда-то, когда Есеня был еще маленьким, отец оттолкнул ее в сторону, и она сломала ключицу. Теперь она сама боялась попасть мужу под горячую руку.
- Жмур, не надо так, не надо! - кричала мама. - Ты глаз ему выхлестнешь! Ты убьешь ребенка!
- Убью, точно убью когда-нибудь, - приговаривал отец.
- Пожалуйста, Жмур, перестань! Хватит, я прошу тебя, хватит!
- Мало! Сколько не бью - все мало! Сволочь. Паршивец.
Есеня закусил губу - лучше бы мама не приходила, отец от ее слов злился только сильней и сильнее бил, и терпеть это стало почти невозможно. Отцу бы уже надоело, если бы не ее уговоры. На этот раз он, похоже, вообще никогда не остановится. Впрочем, так Есене казалось всегда.
- Жмур, хватит! - мама расплакалась. - Я умоляю, не надо больше, Жмур!
- Я его научу, поганца!
Предательские слезы комом встали в горле - Есеня больше не мог терпеть. Он выдохнул и задержал дыхание, чтобы не вскрикнуть, но не мог не вздрагивать от каждого удара, все тесней прижимаясь к стене. Его затошнило, и поплыла голова, когда отец отбросил вожжи в сторону и, оттолкнув маму, вышел вон, бормоча под нос ругательства.
- Есенюшка, - мама склонилась над ним и осторожно тронула его за плечо пальцем. От ее легкого прикосновения по телу пробежала дрожь, - сынок, ты живой?
- Живой, живой… - проворчал Есеня, с трудом освободив закушенную губу.
- Сыночка, что ж ты опять наделал-то?
- Ничего. Золотой потерял, - Есеня не решался поднять голову и очень хотел перестать дрожать.
- Как? - бестолково спросила мама и убрала руку.
- А вот так, - от злости ему захотелось рассмеяться. Деньги она, похоже, жалела сильней, чем сына.
- Как же так… Целый золотой?
