Ника Ракитина - Ясень
Леська указала гостье шалаш и сама влезла следом. Долго вертелась, умащиваясь на козьих шкурах.
— Тебя как звать? — спросила она, наконец.
— Керин.
— Какое имя красивое! А меня — просто Леська. Меня мать в лесу родила. Я лес с тех пор ой как люблю! А ты очень в Ясень торопишься?
— Не знаю, — Керин приподнялась на локте, слушая шумное Леськино дыхание.
— Не знаешь? Стало быть, не торопишься. А то — поживи у нас. Отдохнешь, я тебя в лес свожу. А?
— А отец твой?
— Отец? — Леська дернулась, едва не пробив головой крышу. — Отец добрый. И он за скотом смотрит. А в доме я хозяйка! Отец позволит.
Рыжая улеглась, завернулась в шкуру и прикрыла глаза. Сон не шел.
— Керин, — шепотом позвала она. — Спишь?
Керин молчала.
"Спит", — подумала Леська, прислушавшись к ее ровному дыханию, повернулась на бок и тоже заснула.
Разбудил их шум голосов снаружи. Торас бранил Мартина за какого-то неспутанного коня, забежавшего в тростники. Выманить его теперь оттуда было невозможно: кони любили молодой тростник без памяти. Голос Тораса перекатывался, как гром. Керин и Леська сели разом, едва не стукнувшись лбами, и выбрались из шалаша.
Было совсем светло. Пастухи сгоняли разбредшихся за ночь коней. Торас, увидев девушек, понизил голос и отпустил ухо Мартина. Леська захохотала, взглянула искоса на Керин, приглашая и ее посмеяться, потом вгляделась пристальней — и пронзительно вскрикнула. Пастухи, побросав работу, кинулись к Леське:
— Что? Что такое?
Леська не отвечая, глядела на Керин во все глаза. Мартин затряс невесту за плечи:
— Что? Змея?!
— На жабу наступила, — проворчал Торас, почесывая бороду.
— Смотрите, — сказала Леська тихо, — смотрите… у нее глаза — золотые…
Пастухи оцепенели. Маст открыл рот и позабыл его закрыть — нет, ему не померещилось вчера! — в ясном свете дня стояла перед ними самая обычная девушка, но глаза ее были золотыми, как пламя.
— Что с вами? — спросила она недоуменно. — Что случилось?
Фарар тяжело шагнул вперед:
— Здравствуй, Золотоглазая.
— Золотоглазая, — шепотом повторил Мартин.
— Пришла, — неуверенно сказал Торас. — Пришла, значит. Не уйдешь?
Они стояли, тесно окружив ее. Керин молча переводила взгляд с одного лица на другое. Леська крепко вцепилась в ее руку, будто боялась, что она исчезнет:
— Мы тебя все ждали, ждали. Не уходи, пожалуйста… Теперь все по-другому будет, правда? Все хорошо?
Керин молчала.
— Не знаю, — прошептала, наконец, она. — Не знаю.
— Должна знать! — Фарар придвинулся и тоже сжал ее руку. И только теперь до конца поверил, что Золотоглазая на самом деле здесь. Рука теплая… вот жилка бьется… а вот царапина от указательного пальца к большому… — Слишком долго мы ждали тебя, пойми!
Глаза Керин стали огромными. Золотое пламя билось в них, не угасая. Потом заблестели слезы и покатились по щекам.
Леська опомнилась первой.
— Уходите! Уходите все! Отец! Мартин! Маст! Ну, что уставились?
Она обняла Керин, закрывая от взглядов. Ошеломленные пастухи молча отошли. Маст подпрыгнул, шлепнул себя по лбу и, спотыкаясь, побежал было к селению, даже не подумав, что верхами быстрее и проще. Зато об этом подумал Торас, а после, нагнав Маста на полпути к веси и вернув назад, долго и нудно выговаривал за поспешность: мало ли что! Может, Золотоглазая вовсе не хочет, чтобы о ней болтали — пусть он, Маст, придержит язык. И другие придержат. Нашла Леська подружку, и все тут. Меньше говоришь — больше проживешь. Так-то.
Пастушья весь была большая. От площади с колодцем и раскидистым ясенем, под которым решались в теплую погоду общинные дела, разбегались в беспорядке улицы. Вдоль них густо зеленели яблоневые и вишневые сады. Среди садов светились белеными стенами крытые тростником дома. За домами располагались надворные постройки и огороды.
Все лето стада паслись в поле, и мужчины домой являлись редко — помыться и отъесться. Женщины же и дети помладше в веси сидели безвылазно, изредка только выбирались в дальний лес за ягодами.
Самым главным местом, сердцем веси, был колодец.
Целый день, начиная с рассвета, тянулись сюда хозяйки и девицы с ведрами. Здесь делились новостями, присуживали ухажеров, перемывали косточки отсутствующим, и порой разгневанный муж, так и не дождавшись ужина, волочил жену с площади за косы.
Поселившись у Тораса, Керин вместе с Леськой ходила к колодцу. Женщины вначале косились на нее, после пытались разговорить, но потом решили, что Леськина подружка хоть и миленькая, но тихоня — говорит, не подымая глаз — откуда только Торас ее взял?…как решился в дом принять?…впрочем, он богатый, может делать, что в голову придет, баловать свою чудную дочку… Только бы эта чужая у наших дочек женихов не увела, а другое нас не касается, — так решили женщины и успокоились.
Торас и вправду был богат: трижды в год гонял он на торги дойных коров и коз, растил на продажу коней. В веси он был уважаем — от отца принял обязанности главы общины и нес их исправно. Овдовев, Торас больше не женился, и они с дочкой жили вдвоем: Леська росла, как хотела. Пока была маленькая, отец во всем ей потакал, а когда выросла, возмечтал, было, приструнить, да поздно.
Сына у Тораса не было, и наследником должен был стать муж дочери. Однако Леська всех женихов отваживала острым язычком и неласковым взглядом, и охотней бродила одна в лесу, собирая травы, чем стаптывала башмаки на игрищах.
И все-таки молодые пастухи ходили за ней по пятам: Леська была красивая. Лицо смуглое, коса толстая, рыжая, стан гибкий, ладони и ступни не по-здешнему маленькие. Матери тех, кто из-за Леськи засиживались в девицах, втихомолку обзывали ее ведьмой.
Когда появился Мартин, Торас вздохнул с облегчением: наконец-то дочка образумилась. Леська была к Мартину снисходительна, как сытая змея к зайцу, но против мысли стать его женой ничего не имела.
По обычаю Мартин пошел к Торасу в подпаски, чтобы отработать себе невесту, трудился старательно, терпеливо сносил Леськины насмешки и исполнял прихоти — медленно, но верно, шел к цели. Торас уже задумывался о том, что к зиме надо готовить свадьбу.
Все это рассказала Керин сама Леська. Не сразу она разговорилась, вначале только пялилась зелеными глазищами, будто не веря, что это и есть та самая Золотоглазая из Легенды, запомненной с детства.
Когда Керин впервые взялась за ведра, Леська разинула рот. Но на второй день уже охотно принимала помощь, а на третий повела Керин в лес, на любимые свои места. Керин только улыбалась, глядя в Леськино разгоряченное лицо. Она одобрила возню с травами и возмутилась насмешкам пастухов над Леськиным волхвованием, после чего Леська сказала, что лучшей подружки у нее нет, и не было. Она даже открыла Керин свои тайные замыслы — уйти вместе с ней из дома исполнять предначертание Легенды. Керин вначале смеялась, а потом погрустнела.
