. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)
Их принимали в аштемаре, круглом здании в центре поселка, усадили на расшитые подушки, принесли традиционные пиалы с водой. Бледно-желтые одежды гостей были грязны, их лица усталы, расшитые тюбетейки-хафсы выгорели от жаркого солнца Саида.
-- Давно в этих краях не видели джейфаров, -- заметил человек с серыми глазами, опускаясь напротив. Рядом с ним сели еще двое. -- Обычно к нам приходят только торговцы. Видать, новости у вас действительно не лучшие... но не будем настолько пренебрегать правилами гостеприимства. Добро пожаловать, друзья. Сабаин Кфар-Руд принимает вас, и я прошу вас разделить с нами воду.
Он поднял одну из пиал, держа ее за расписной краешек, и склонился вперед. Путники сложили ладони у лица, коротко склонили головы и потом взялись за свои пиалы.
-- Джаддин, сын Маграна, из племени Джейфар, -- представился первый, второй немедленно добавил:
-- Ульфар, сын Далилы, из племени Джейфар.
-- Мархаба, сын Михнафа, из племени Китаб, -- сообщил сероглазый хозяин. -- Будем знакомы.
Их лица были темны, выдавая в них кочевников. Мархаба, отец Леарзы, один раз до того видел джейфаров, пустынных охотников, чья рука не знает промаха, чья охота всегда удачна. Он тогда, впрочем, был значительно моложе, еще почти мальчишкой, ровесником нынешнего Леарзы, приехал со своим собственным отцом на базар в одном из нижних сабаинов, почти на самой границе гор. Отец рассказывал ему о Даре бога Сирхана, наградившего своих детей властью над природой. Молоденький Мархаба тогда с нескрываемым любопытством рассматривал попавшихся на их пути джейфаров в пустынных свободных одеждах, скрадывающих их движения, и гадал, нет ли среди них Одаренных.
Он так и не узнал тогда и не мог удержаться от того, чтобы не гадать теперь.
-- Наше племя было избрано вестником, -- сказал бородатый Ульфар, глядя куда-то в сторону. -- На собрании всех кочевых племен джейфаров. Мы должны нести эту весть на север, пока не достигнем гор Халла, сказали нам. Наш отряд добрался до подножия гор позавчера вечером. Мы ищем тех, кто поверит нам. Ваш народ оказался на удивление недоверчив, Мархаба, сын Михнафа.
Мархаба подбоченился и крякнул. Он уже догадывался, с чем будет связана весть, принесенная кочевниками. Весть, которая наверняка приведет дедушку Михнафа в состояние ужасного волнения, заставит детей бегать по дому с радостными воплями, изображая войну, а старший сын Леарза только фыркнет и уйдет к себе в мастерскую.
-- Мы обошли уже одиннадцать сабаинов, -- добавил моложавый Джаддин с белым шрамом на щеке. -- Эти люди слишком привыкли к миру и спокойствию. Вы, оседлые, слишком мягкий народ, если случится какая беда -- вы не уцелеете...
Его спутник предупреждающе вскинул ладонь.
-- Прости моего сородича, Мархаба, сын Михнафа, он молод и вспыльчив. Изволите ли вы выслушать нашу весть? Конечно, -- по его смуглому лицу скользнула усмешка, -- правила вежливости не одобряют того, что мы так сразу приступаем к делу, но оно не терпит отлагательств.
-- Разумеется, -- отозвался Мархаба. -- Рассказывайте.
Кочевники подобрались, обменялись темными взглядами. Ульфар поднял глаза на Мархабу.
-- На юге объявились безумцы, -- наконец сказал он.
В зале воцарилась тишина.
-- Они носят серые одежды, -- продолжал Ульфар. -- И молятся темному богу, имя которого называть не принято.
-- Это значит, что темный бог снова поднимается, -- буркнул Джаддин и уставился на сидевших напротив него китабов, готовый защищаться или атаковать -- в зависимости от их ответа.
-- Мы слышали такое мнение, что этот мир приближается к своему концу, -- наконец осторожно произнес один из старейшин, хмурившихся по обе стороны от Мархабы. -- Я молюсь Хубалу, чтобы он не допустил такого.
-- Мы молимся Сирхану о том же, -- отозвался Ульфар. -- Но одними молитвами ничего не сделать. Мы прибыли на север для того, чтобы поднять вас на войну, китабы. Пока атаки одержимых немногочисленны, но это быстро изменится. Мир вообще быстро меняется.
Мархаба вздохнул.
-- Мы обсудим эту новость завтра утром на общем собрании, -- сказал он.
Темные глаза кочевников несли в себе сомнение, сомнение было и на светлых лицах китабов. Ужас был на бледном лице жены Мархабы, когда она услышала от него новости, а в морщинах дедушки Михнафа было "я же вам говорил".
Все было так, как и ожидал Мархаба, приведший двух джейфаров в свой дом. Взволнованная до дрожи Тейфин, его жена, повела кочевников в комнаты для гостей, младшие дети бегали по залу и радостно верещали, играя в войнушку, дедушка Михнаф качал седой головой и еле слышно бормотал молитвы, а Леарза, только закончивший ужинать, фыркнул и ушел к себе, не сказав ни слова.
-- И в такое время в племени Китаб нет ни одного Одаренного, -- произнес дедушка Михнаф. -- Хубал, за что ты гневаешься на нас?
-- Мы не знаем наверняка, -- отрезал Мархаба, устало опускаясь в кресло. -- Быть может, кто-то и обладает Даром, но пока еще не раскрыл его. Китабов много. Судьба любит играть шутки, мы же понимаем это лучше всех, а, отец? Мало ли что, вдруг наш Леарза -- Одаренный, только еще и сам этого не знает.
-- Леарза? -- Михнаф рассмеялся. -- Нет, сын. Я видел сон. Я не могу сказать тебе, о чем он был, но я скажу тебе одно -- Дар ему не откроется...
Мархаба пожал плечами.
Фарсанг первый
Безбрежное янтарное море окружало их.
Во все стороны, куда ни глянь, бесконечные барханы, золотящиеся в лучах заката, и только в этой крошечной точке, которая была ничем в сравнении с целым Саидом, зеленели четыре пальмы, окружавшие небольшой журчавший источник.
Племя издавна выбрало это место и каждый год приходило сюда, сколь бы ни был труден и далек путь. Людям нравится постоянство, особенно в этом изменчивом мире, в котором ничто не живет долго, а барханы меняют свои очертания день за днем.
Назначенный час приближался, и люди бегали вокруг костров, смеясь. Дяде Мансуру никогда не нравилось это, старик жаловался, что мельтешение вызывает у него острое желание схватиться за лук и подстрелить движущуюся добычу; под смех Острона он оседлал своего любимого скакуна и скрылся в пустыне. Острон еще стоял на краю лагеря, глядя ему вслед. Дядя был непревзойденным охотником на львов: наверняка вернется к утру, перекинув через спину жеребца здоровую золотистую тушу.
Про Мансура, сына Рафида, в племени любили говорить, что он и сам похож на льва, только старого и ворчливого. При этом обычно смеялись. Рафид, отец Мансура и Мавала, был богатым кочевником, гонял по барханам пустыни табун коней, его верблюды были всегда тяжело нагружены. Даже ушлые марбуды уважали Рафида из Нари, никогда не обсчитывали его, если доводилось торговаться. Рафид умер в пустыне, когда пытался найти отбившегося от табуна жеребенка, -- просто не вернулся, а тело искать в пустыне -- все равно что за миражами гоняться. Мансур и Мавал разделили наследство поровну, погоревали положенное время. Мавал женился на первой красавице племени, только вот характер у нее оказался тот еще, и когда их первенцу Острону было не больше пяти, наследство деда уменьшилось втрое.
