Валентин Маслюков - Погоня
Тогда, после старательно разыгранного обеими сторонами побега, когда обращенная в пигалика Золотинка, благополучно миновав указанные ей заранее заставы и ловушки, уже сбегала козьей тропой в долину и полной грудью вдыхала упоительных воздух воли, ощущая себя свободной от всех долгов, грехов и ошибок, от прегрешений прошлого… это прошлое нашло способ напомнить о себе и о долге. В узком месте тропы под скалой, где нельзя было разминуться, поджидал Буян.
Член Совета восьми, седеющий пигалик с детским личиком, на котором застыла не совсем естественная, какая-то болезненная улыбка, держал шляпу в руках и, увидев беглеца, тотчас ее надел.
Золотинка обрадовалась другу, не совсем понимая только, что значит эта сумрачная, со вздохами и с застылой улыбкой сосредоточенность.
— Присядем, — строго сказал Буян, оглядываясь по сторонам.
Они сошли в заросшую изумрудной травой ложбину, где бежал в глубоком каменном ложе, низвергаясь по уступам, ручей, и опустились на прогретую солнцем землю. Буян нашарил камешек и поводил рукой, примериваясь добросить до воды, но передумал, бросать не стал, отложив это легкомысленное занятие до другого раза.
— Вот ты и беглец. Изгой. Ничто не связывает тебя с обществом, — начал он, и нечто особенное в голосе заставило Золотинку насторожиться. — Изгой, ты извергнут обществом. И по легенде, и по жизни. Мало что связывает тебя с людьми и еще меньше с пигаликами.
Настроенная все ж таки достаточно легкомысленно, Золотинка улыбнулась и тронула друга за руку:
— Ты не хочешь признавать за мной ни привязанностей, ни даже права на благодарность.
— Благодарность?! — воскликнул Буян с изумившим Золотинку ожесточением. — Это надо бы раз навсегда забыть. Мы приговорили тебя, ты бежала… ты бежал. Неловко и слышать о каких-то там благода-арностях, — протянул он с недовольной гримасой.
Золотинка только диву давалась.
— Но, Буян! Милый член Совета восьми — если тебя еще не исключили и не прокляли… — пыталась она обратить разговор в шутку, что плохо, однако, получалось: так дико звучал в ушах чужой голос, что Золотинка невольно запиналась, прислушиваясь сама к себе. — Милый начальник…
— Из состава Совета восьми меня еще не вывели, — буркнул Буян. — Побег еще не открыт, этого можно ожидать с часу на час. Не так-то это все быстро: лишить полномочий действительного члена Совета восьми! Сначала меня должны отдать под суд.
— Но, Буян, — настаивала Золотинка, — как я забуду, что бежала с вашей помощью? Под деятельным руководством всех пятнадцати членов Совета восьми!
— Ты должна это забыть, — сухо возразил собеседник. — И оставим. Оставим благодарности. — Он сердито швырнул камешек, и тот неслышно булькнул в шумную воду.
Золотинка пожала плечами — все ж таки это оставалось выше ее разумения. В который раз дивилась она добросовестному лицемерию пигаликов, для которых «должен» значит то же, что «есть». Близкое знакомство с пигаликами многому научило Золотинку, многое заставило переосмыслить, и если пигалики в конце концов не обратили ее в свою веру целиком и полностью, то лишь по той самой причине: так она и не обрела способности не замечать сущего, когда оно противоречит должному.
— Оставь! — повторил Буян после промежутка, хотя Золотинка ничего как раз и не говорила, а Буян вовсе глядел в сторону. Многоопытный волшебник, он без труда читал в открытой для друга душе — не мысли, разумеется, но чувства. — Оставь! — с ожесточением кинул камешек. — Ты ничем нам не обязана! Ты что, хочешь поставить пигаликам в заслугу сознательное нарушение закона? Радоваться нечему. Мы приговорили тебя к смерти, а ты бежала — очень весело?
На это можно было бы возразить, что не преступник бежал, а тюремщики его вытурили. Но Золотинка не стала уточнять, чтобы не расстраивать друга еще больше.
— И имей в виду, — молвил он с неподдельной горечью, — теперь, чтобы скрыть это позорное событие, придется как-то подчистить наши летописи. Ступив на путь лжи… ступив на этот путь… мы ступили на путь лжи… — Буян нагнулся, отвернув лицо, и Золотинка притихла.
Они долго молчали, по очереди кидая в ручей камешки.
— Вот! — глубоко вздохнув, начал снова старший из пигаликов. — Больше тебя ничто не связывает с Республикой — ни тюремные решетки, образно выражаясь, ни нравственные обязательства — ничего такого. И поэтому я могу сказать… считаю необходимым… В Словании ты сделаешь себе хотенчик?
— А? Да! — небрежно махнула Золотинка, понимая, что не об этом речь. — Не один. Если уж я наделала для вас, для республиканской скарбницы, шестьдесят хотенчиков…
— Шестьдесят четыре.
— …То и себя не обделю. Не знаю, куда уж он выведет…
— Вот об этом-то я и хотел сказать. — Буян как будто бы волновался. — Не знаю, найдешь ли ты Юлия или он погиб… Но, так или иначе, хотенчик вряд ли тебе поможет.
— Почему?
— Потому что требуется подвиг. Теперь ты должна совершить подвиг.
Пигалики не бросаются словами. Если Буян сказал подвиг, то именно подвиг он и имел в виду.
— Да. — Буян бестрепетно встретил взгляд и кивнул, подтверждая каждое слово. — А если понадобится, то и жизнью пожертвовать.
«Но… Но зачем?!» — немо вскинулась Золотинка. То, что она испытывала в этот миг, походило на возмущение. Кровь волновалось, как от пощечины. Золотинка чувствовала себя оскорбленной в своих надеждах, в смутных ожиданиях какого-то нового, вполне доступного ныне покоя и счастья.
Конечно же, ей не было надобности говорить, что она чувствует. Буян это знал, как если бы слышал Золотинкины возражения в самых внятных и недвусмысленных выражениях. Потому он ничего и не спрашивал. Просто они сидели рядом, одинаково сцепив руки крепким мучительным замком, и Буян опять сказал:
— Нужно проникнуть в логово к Рукосилу. Добраться до паука. Хотя военные действия не начаты, Республика находится в состоянии войны, война объявлена, поэтому я и говорю без обиняков: нужно убить Рукосила. И больше некому. Ты крайняя.
Золотинка опять ничего не сказала и только повторила себе: «Боже мой!» Буян помолчал, прислушиваясь к лепету растревоженных чувств, и продолжал тем же ровным, бесстрастным голосом — так излагают урок:
— Война объявлена, но не идет, потому что обе стороны опасаются друг друга. Вечно так продолжаться не будет. И время, к сожалению, работает на слованского оборотня. Через три года на полях Рукосила вызреют пятьсот тысяч едулопов. Иные считают до миллиона. А все население Республики в одиннадцати городах — сорок тысяч. Убийство тирана позволит избежать неисчислимых жертв, освободит мир от угрозы. Я говорю убийство, правильнее сказать казнь — Рукосил преступник.
