Гарри Тёртлдав - Крисп Видесский
Крисп подождал, пока патриарх не поднимется с пола, и устроился в кресле напротив стола. Указав Гнатию на стул, император сразу перешел к делу:
— Надеюсь, пресвятой отец, вы сочли возможным изменить свое решение по вопросу, который мы вчера обсуждали?
— Ваше величество, я все еще занят изучением святых писаний Фоса и духовного закона. — Гнатий взмахом руки обвел груду свитков и фолиантов на столе. — Однако должен с сожалением сообщить, что до сих пор я не обнаружил оправданий брачной церемонии, которая могла бы соединить вас священными узами с императрицей Дарой. Не только потому, что овдовела она совсем недавно, но и потому, что в смерти его величества Автократора Анфима отчасти повинны и вы.
Крисп втянул воздух сквозь зубы.
— Послушайте меня внимательно, пресвятой отец — я не убивал Анфима. Я клялся в этом много раз именем бога благого и премудрого, и клялся честно. — Рука его очертила круг над сердцем, словно бы в подтверждение его слов. — Пусть Скотос отправит меня в вечный лед, если я лгу.
— Я не сомневаюсь в ваших словах, ваше величество, — успокаивающе произнес Гнатий, тоже очерчивая солнечный круг. — Но остается фактом, что, не окажись вы рядом с Анфимом, он остался бы в мире живущих.
— О да, именно — зато я был бы мертв. Если бы он закончил свое заклятье правильно, оно раздавило бы меня, а не его. Где в святых писаниях Фоса сказано, что человек не может защищать собственную жизнь?
— Нигде, — согласился патриарх. — Я и не говорил этого. Но тому не избежать вечного льда, кто берет в жены вдову убитого им, а по вашим же собственным словам, вы в какой-то мере стали причиной Анфимовой гибели. Потому я и взвешиваю степень вашей ответственности за это деяние согласно букве и духу церковного закона. Когда я приду к конкретному решению, заверяю вас, я немедленно сообщу.
— Пресвятой отец, по вашим же собственным словам, в этом есть серьезные сомнения — люди могут решать по-разному. Если ваше решение мне не понравится, я, полагаю, смогу найти священника, который, надев синие сапоги патриарха, решит вопрос в мою пользу. Вы меня поняли?
— О, да… вполне, — Гнатий изогнул бровь.
— Извините за такую грубость, — сказал Крисп. — Но мне кажется, что вы со своими отговорками больше заняты тем, чтобы мне насолить, чем святыми писаниями Фоса. Этого я не потерплю. В ночь моей коронации я сказал вам, что буду императором всего Видесса, включая церкви. Если вы встанете у меня на дороге, я вас с нее уберу.
— Заверяю вас, ваше величество, эта задержка не была намеренной, — проговорил Гнатий, еще раз обводя широким жестом груды книг. — Что бы вы не говорили, ваш случай запутан и тяжел. Но я клянусь богом благим, что в течение двух недель приду к определенному решению. Выслушав его, можете делать со мной, что вам будет угодно. Такова привилегия Автократоров. — Патриарх покорно склонил голову.
— Две недели? — Крисп задумчиво погладил бороду. — Хорошо, пресвятой отец. Надеюсь, вы распорядитесь ими мудро.
* * *— Две недели? — Дара решительно покачала головой. — Нет, не пойдет. Гнатий обойдется и меньшим. Пусть поиграет дня три со своими свитками, но не больше. А лучше бы два.
Крисп часто удивлялся, как в хрупкую Дару влезает столько упрямства. Макушка супруги приходилась ему по плечо, но переубедить ее было не легче, чем сдвинуть с места великана халогая. Поэтому Крисп только развел руками.
— Я обрадовался уже тому, что дал ему определенный срок на раздумье. В конце концов он согласится — патриархом быть ему нравится, и он знает, что я его сниму с поста, если он надумает мне противоречить. Мы можем позволить себе подождать пару недель.
— Нет, — ответила Дара еще тверже. — Мне жаль тратить на него даже песчинку из часов. Если он готов согласиться, ему не нужно думать неделями.
— Но почему? — спросил Крисп. — Я ведь уже договорился с ним и не могу отказаться от своих слов без причины — если только не хочу, чтобы он проповедовал против меня в Соборе, стоит мне отвернуться.
— Сейчас у тебя будет очень серьезная причина, — пообещала Дара. — Я беременна.
— Ты… — Крисп глянул на нее, открыв рот. Потом задал тот идиотский вопрос, который каждый мужчина задает женщине, услыхав подобную новость:
— Ты уверена?
Губы Дары весело дрогнули.
— Еще бы. Я не только не дождалась месячных, но и потеряла свой завтрак от вони, когда утром вышла по нужде.
— Да, ты точно беременна, — согласился Крисп. — Как чудесно! — Он обнял свою подругу, провел рукой по густым черным волосам.
Потом ему пришла в голову другая мысль; очень неподходящая, она слетела с губ прежде, чем Крисп сумел ее удержать:
— От меня?
Дара напряглась. К сожалению, вопрос не был ни праздным, ни в сущности, жестоким, если не считать, в какой момент он был задан. Конечно, Дара была его любовницей, но одновременно и супругой Анфима, а тот отнюдь не славился воздержанием.
Когда Дара, наконец, подняла взгляд, в глазах ее стояла тревога.
— Думаю, что от тебя, — медленно ответила она. — Хотела бы я сказать точно, но не могу… честно. Ты бы понял, что я лгу.
Крисп припомнил дни до того, как он захватил трон; тогда он занимал покои вестиария, рядом с императорской опочивальней.
Анфим пьянствовал и веселился часто, но отнюдь не еженощно.
Крисп вздохнул, отступил на шаг и с горечью подумал, что жизнь подсунула ему неопределенность именно там, где ему больше всего нужна была уверенность.
Дара в раздумье прищурилась и поджала губы.
— Можешь ли ты позволить себе лишить наследства моего ребенка, на кого бы он ни был похож? — спросила она.
— Я только что задал себе тот же вопрос, — ответил Крисп с уважением. С головой у Дары все было в порядке, и ей нравилось быть императрицей — так же, как Гнатию — патриархом. Для этого ей нужен был Крисп; но и он сам нуждался во вдове Анфима — связь с прежним императорским родом добавляла законности его собственной власти.
Крисп снова вздохнул.
— Нет, наверное.
— Надеюсь, что это твой ребенок, Крисп, благим богом клянусь, и, наверное, так и есть, — искренне сказала Дара. — В конце концов, я не беременела от Анфима все эти годы. И не слышала, чтобы какая-то из его шлюх понесла ублюдка — а уж их-то хватало! Поневоле призадумаешься над силой его семени.
— Верно, — согласился Крисп. Некоторое облегчение он почувствовал, но годы, прожитые в городе Видессе, научили его принимать на веру только Фоса, а не людские слова. Но даже если в ребенке не текла его кровь, он все же поставит на нем собственный знак. — Если это мальчик, мы назовем его Фостием, в честь моего отца.
