Саймон Хоук - Железный трон
— Гильвейн! — воскликнул Эдан. — Клянусь Хэлином, наяву ли я вижу тебя или во сне?
Эльфийский маг откинул капюшон своего темно-зеленого бархатного плаща, открывая красивое лишенное возраста лицо. Его густые черные волосы с серебристыми нитями в них обрамляли выразительные черты и спускались почти до пояса. У него был высокий лоб и тонкие изящно изогнутые брови. Точеный, безукоризненно прямой нос и высокие резко очерченные скулы, типичные для эльфов. Длинные волосы частично скрывали большие заостренные уши изысканного рисунка; у него был широкий рот с тонкими губами и сильные челюсти, резко сужавшиеся к маленькому безупречной формы подбородку. Однако более всего поражали глаза вошедшего — огромные, миндалевидные, голубые и настолько светлые, что они казались почти прозрачными, словно арктический лед. Они ярко выделялись на темном лице и завораживали. Эдан смотрел на гостя и снова чувствовал себя молодым.
— Мир снов не менее реален, чем явь, ответил Гильвейн. — Но, насколько я понимаю, твой вопрос был риторическим.
— Ты не изменился, — с улыбкой сказал Эдан. — Как долго мы не виделись? Двадцать лет? Нет, клянусь Хэлином, скорее тридцать. Однако даже по прошествии стольких лет ты остался таким, каким я помню тебя — я же… я поседел и состарился.
Эдан повернулся и бросил взгляд в высокое, от пола до потолка, зеркало в золотой раме, установленное у стены. Оно отразило и стоящего за ним Гильвейна Ауреалиса, который остался таким, каким Эдан помнил его. В противоположность гостю Эдан изменился до неузнаваемости. Его короткие волосы — он стал коротко стричь их на четвертом десятке лет, когда начал лысеть — торчали седым ежиком серо-стального цвета. В густой окладистой бороде перемежались серые и белые пряди. Лицо было изборождено временем и боевыми шрамами. От тяжкого бремени ответственности под глазами Эдана появились темные мешки, а от многолетней привычки щуриться сквозь забрало на яркое солнце в уголках глаз образовались гусиные лапки. Взгляд его выражал усталость и уныние, каких еще несколько лет назад не было в помине. Некогда стройный и мускулистый, теперь он усох в талии и груди, и его старые раны ныли в вечно-влажном воздухе дворца на заливе.
Отражение Гильвейна улыбнулось.
— Для меня ты никогда не будешь старым. Я всегда буду видеть тебя таким, каким ты явился мне при первой нашей встрече: застенчивым, неловким юнцом с самым сосредоточенным и серьезным выражением лица из всех, какие мне доводилось встречать у людей столь молодых.
— Твой взгляд эльфа куда острее моего, — печально заметил Эдан. — В своем отражении я часто искал черты того юноши, но больше не нахожу их. — Он повернулся к магу. — Не поздно ли мне просить у тебя прощения?
Гильвейн вскинул голову и уставился на Эдана в легком недоумении.
— О каком прощении ты говоришь?
— Возможно ли, чтобы ты забыл?
— Должен признаться, забыл, — ответил Гильвейн. — Какой повод для обиды ты дал мне?
— Сильванна, — сказал Эдан.
— Ах, это! — Лицо Гильвейна мгновенно прояснилось. — Я никогда не обижался. Я просто не одобрял.
— Меня, — сказал Эдан.
Гильвейн покачал головой.
— Нет, ситуацию. Не тебя.
Эдан отвернулся, закусив губу, и задумчиво уставился в окно.
— Как она?
— Хорошо.
— Все так же прекрасна?
— Она почти не изменилась.
Эдан немного помолчал.
— Она когда-нибудь вспоминает обо мне?
— Да, часто.
— Правда?
— Разве я когда-нибудь лгал тебе?
Эдан повернулся.
— Нет, никогда. Ты всегда был настоящим другом. Но я думал, что в случае с Сильванной я переступил границы нашей дружбы.
— Истинная дружба не знает границ, — ответил Гильвейн. — Ты преступил единственно лишь границы разумного. Я пытался объяснить тебе это, но ты внимал голосу сердца, а не разума. Это был единственный известный мне случай, когда ты вел себя в точности как Микаэл.
— Если бы ты сказал это тогда, я посчитал бы твои слова величайшим комплиментом, — сказал Эдан. — Я так хотел походить на него.
— Скажи спасибо, что не походил.
Эдан усмехнулся.
— Было время, когда подобное замечание привело бы меня в негодование. Но теперь я понимаю. Мы с Микаэлом были словно две стороны одной монеты — отчеканенные по-разному, но призванные дополнять друг друга. Я чувствую, что отчасти утратил свою целостность с его… уходом. — Он тряхнул головой. — Но я никудышный хозяин. Можно предложить тебе выпить?
— Ануирского бренди?
— А как иначе? — Он наполнил два кубка из стоявшего на письменном столе графина, затем протянул один из них Гильвейну. — За что выпьем?
— Почему бы не за ушедших друзей?
Эдан кивнул.
— За ушедших друзей, — провозгласил он. Они выпили; и, согретые бренди, два старых друга бодрствовали до рассвета и вспоминали.
КНИГА ПЕРВАЯ. ПОХИЩЕНИЕ
Глава 1
— Я буду Хэлином, Эдан — моим братом Роэлем: а ты, Дервин, будешь Черным Принцем, Рейзеном, — объявил Микаэл тоном, не терпящим возражений. Но одно возражение все-таки последовало.
— Не хочу Рейзеном! Почему мне нельзя быть Роэлем? — капризно прохныкал лорд Дервин.
— Потому что ты не из королевского дома, — ответил Микаэл с высокомерным презрением.
— Ну и что, Эдан тоже, — отпарировал Дервин, не убежденный доводом. — К тому же мой отец — эрцгерцог, а его — всего лишь виконт. Так что по званию я выше.
— Зато Эдан — мой знаменосец, а его отец — лорд верховный камергер, — сказал Микаэл. — Поэтому независимо от звания, он ближе к королевскому дому.
— Но если мне нельзя быть Роэлем, тогда нельзя и Рейзеном, упорствовал Дервин. — Рейзен был сводным братом Роэля, а значит тоже принадлежал королевскому дому.
Микаэл ловко отвел это логичное возражение.
— Рейзен изменил королевскому дому, когда присягнул в верности Азраю, и поэтому лишился наследственных прав. Кроме того, я наследник императорского трона, — добавил он, покраснев, — и могу назначать кого угодно кем мне угодно!
Желая предотвратить скандал в малом императорском дворце, Эдан взял на себя роль дипломата и вмешался в разговор.
— Почему бы вам не назначить Черным Принцем меня, ваше высочество? Я всегда играю Роэля, а так смог бы побыть кем-нибудь другим для разнообразия. Мне бы это понравилось.
Микаэл не хотел сдаваться так сразу. Он взъерошил густые темные волосы и нахмурился, всем своим видом показывая, что обдумывает этот вопрос, но наконец смягчился.
