Марина Казанцева - Путь в Селембрис
Он выскочил за дверь, захлопнул её на щелкун и полез в карман куртки за ключами, чтобы закрыть и нижний замок. И только тут обнаружил, что ключей-то в кармане и нет! Значит, как вчера кинул их на тумбочку, так и не вспомнил! Впору завыть волком, потому что теперь он до самого вечера домой не попадёт — пока мама с работы не вернётся. И это означает, что игра накрылась медным тазом, по крайней мере, до шести часов. А ещё это означает, что металлическую дверь общего с соседкой тамбура придётся оставить незапертой. Конечно, можно позвонить ей и вежливо попросить закрыть изнутри, но Лёнька предпочитал не делать этого.
С соседкой Клоповкиной неполная семья Косицыных состояла отнюдь не в добрых отношениях. Дусяванна была прожжённой склочницей и всегда искала случая обвинить молодое поколение во всех известных миру грехах. Одинокая старуха только и делала, что паслась под своей дверью, поджидая Зою Косицыну — а не ведёт ли та к себе кавалера? Считается, что мать-одиночка непременно должна водить дружбу со всякими проходимцами и аферистами. Всё остальное время бдительная пенсионерка Клоповкина просиживала у подъезда на лавке со старухами и мыла кости всем, кого знала и не знала. Но, поутру Дусяванна имела обыкновение сладко спать, так что будить её — наживать себе проблемы.
Косицын осторожно прикрыл дверь тамбура. Некогда ему с соседкой объясняться — на алгебру надо спешить, а то Маргуся почище всякого маньяка будет.
С шестого этажа уже слышался дробный топот — это бежит одноклассник, Фёдор Бубенцовский. Как всегда, нажал кнопку лифта и теперь дерёт по лестнице наперегонки с машиной.
Лёнька запрыгал на выход, сразу через три ступеньки. Надо успеть отшутить маленькую шутку. Прошлый раз это сделал с ним Федюня, теперь кодекс чести требовал отдать должок.
Легконогий Косицын выскочил под навес подъезда, встал за дверью и придержал её, не давая захлопнуться. Обычно кодовый замок тормозит всех, кто торопится: нажмёшь кнопочку и ждёшь, когда он пропипикает пять раз и позволит отворить тяжёлую створку.
Федюня возрадовался.
— Ну слава богу! — засопел он, подбегая к открытому выходу. Тут Лёнька легонечко толкнул металлическую дверь. Расчёт был максимально точным, и до кровопролития дело не дошло: приятель только треснулся бидоном о холодную поверхность.
— Махамба, брат. — солидно произнёс Косицын, выходя из укрытия.
— Замётано, Лёлё! — со смехом ответил Федюньчик, хлопаясь ладонью о ладонь.
Справедливость восстановлена.
Лёлё — это его детское прозвище. Лёнька терпеть не мог, когда к нему так обращались. Но, с Федюней его связывало прошлое, то есть детский сад, начальные классы, горка во дворе. И нескромный собрат охотно выдавал этот маленький позор из детства Лёньки — домашнее прозвище, которым его наградила мама. Отец давно ушёл из семьи, и мама всю свою заботу обращала на сына. Сын был тот ещё подарок! Вихрастый, конопатый и с таким характером, что мать устала оправдываться перед учителями. Равно, как и перед воспитательницами в детском саду.
Педагогам хотелось видеть идеальных детей. Спокойных, аккуратных, трудолюбивых, вежливых. Чтобы всё у них лежало по полочкам. Чтобы все уроки были сделаны. Чтобы не забывали вторую обувь, не упирались подошвами в стены коридора. Чтобы не курили в туалете. И чтобы — умоляем! — чтобы не было конфликтов!
У Лёлё ничего не получалось. Как он ни пытался сдерживать себя, всякий раз с огорчением обнаруживал, что опять нарисовал в углу листа маленькую летучую мышь. А то ещё хуже — задумается на уроке и нарисует под объяснение Маргуси какое-нибудь новое потрясающее оружие, с каким неслабо мочить космических монстров. Педагогиня обязательно подкрадётся и изымет у Косицына ноу-хау. Но, жизнь в школе осложнялась не только конфликтами с учителями. Были и другие проблемы.
После недолгой перебранки у парадного входа Лёнька уступил грубой силе и покорно переодел вторую обувь. Патруль из старшеклассников бдительно караулил у дверей, зорко выявляя нарушителей. Пока семиклассник Косицын возился со шнурками, мимо него с хохотом и примитивными шуточками без всякой второй обуви шли десятиклассники и выше. Как говорится, такова се-ля-ви — своим поблажки. Потом завуч Кренделючка (в миру Изольда Григорьевна Кренделькова) будет произносить речи на педсовете по поводу ошмётков грязи на паркете. А учителя далее на классном часе с привычной нервозностью будут выговаривать за вторую обувь.
Общеизвестно, что никакой второй обуви в природе не существует. В чём выскочили из школы, в том и попёрли до хаты. Чистая формальность, не более! Зачем людей мучить?!
Маргуся почти уже вошла в кабинет, когда Федюня с приятелем прошмыгнули у неё под рукой и заняли почётное место на заднем ряду.
У Матики, как ещё называли математичку, был хронический гайморит, оттого её постоянно преследовало дурное настроение и головные боли. В душе давно намаячили все учащиеся и их обдолбанные родители. С годами она научилась подавлять гнев при виде гнусных каракуль в тетрадях и равнодушно ставила тройки. Имелся некий неофициально признанный стандарт: на класс столько троек, столько четвёрок и столько пятёрок. С этим опытная математичка прекрасно справлялась. Но, с двойками не было никакого сладу. Всякая проверка контрольных выводила на свет такое множество этих насекомых, что Маргарита Львовна не знала, какие ещё методы испытывать на учениках. Она справедливо полагала, что во всём виноваты родители, которых вовремя не воспитали. Эти же самые оболтусы, что учились в этой школе, нарожали новых оболтусов, словно ничего лучшего делать не научились. До пенсии ещё пять лет, а нервы ни к чёрту.
Маргуся превозмогла изжогу и сделала вид, что не заметила Косицына и Бубенцовского, вбегающих в класс после звонка. Она разделается с ними позже.
* * *— Ну чё, Лялястый, принёс шкивы? — лениво спросил Гондурас, иначе — Сашка Тельмагин.
С двумя своими шестёрками он собирал дань. Поборы в школе носили чётко разграниченный характер. Гондурас, Серый и Копыто доили седьмые классы. Настало время междусменка, время гнать маны.
Ничего не говоря, Лёнька вывернул карман. Всю неделю он собирал деньги, которые мама оставляла на столовку. К субботе должно бы набежать больше сотни, но деньги, шут их знает, куда деваются! Да ведь и без жевательной резинки ты не человек.
Пятидесяти рублей было недостаточно, чтобы откупиться от Гондураса, поэтому со вполне понятным терпением Косицын перенёс затрещину, которой одарил его мордастый одиннадцатиклассник. Теперь не выдь на улицу, чтоб погулять. Вечером эта троица вольётся в свою компанию и будет пасти ночующие у домов автомобили.
