Якимова Валерьевна - Лишённые смерти
- Почему их зовут то лишёнными смерти, то лишёнными жизни? - робко подаёт голос девчушка, когда отец заканчивает. В её глазах вспыхивают золотом огоньки. - Как будет правильно?
Он задумывается, откладывает книгу в сторону.
- Смерть и жизнь - родные сестры. Одна - бездонная пропасть, другая - бескрайняя звёздная чаша. Они смотрят друг в друга, как в зеркала. Если убрать одно, останется ли его отражение? Вампиры, оказываясь от смерти, отказываются и от жизни, поэтому верны оба названия.
Мама отдыхает в кресле у камина. Её лицо в обрамлении огненных волос кажется белее мела, глаза неподвижны - она глядит на пламя, но мыслями находится далеко. Она слабо улыбается, услышав наивный вопрос дочери. Её руки быстро двигаются, перебирая какую-то большую блестящую паутину. Девочка не выказывает ни малейшего любопытства, она уже знает, что это такое: ловчая сеть.
- Вот это да! - ахает женщина, найдя прореху, и оборачивается к мужу. - Он прорвал сеть, посмотри: здесь... и здесь. Должно быть, крыльями.
Девочка вздрагивает при последних словах, она испуганно всматривается в лица родителей, будто ищет что-то и не находит.
- Удрать от нас этому вампиру всё же не удалось, - успокаивает её отец.
Девочка кивает. Ведьминский огонёк, вспыхнувший было в кошачье-зелёных глазах, тает, тухнет. Взгляд становится сонным, равнодушным.
Отец достаёт из жилетного кармана часы и, поглядев на них, возглашает:
- Час до рейда, Марта. Собирайся, - на последнем слове он достаёт из верхнего ящика бюро короткие арбалетные стрелы в связке и берёт со стола большой арбалет, отлаживанием которого занимался весь день. Пара ловких отработанных движений, и арбалет сложен - так он будет незаметен под плащом охотника.
Женщина немного нехотя покидает уютное кресло. Отец уходит следом, не забыв поцеловать дочку на прощание. Девочка едва замечает эту ласку. Она рисует новый рисунок прямо на обороте старого: крылатый человек, опутанный паутиной-сетью, с кинжалом в сердце. И двое охотников в масках держат его...
Я выбрасываю пришедшую пару картин на писчий лист, вынимаю пару игл-воспоминаний из своей несчастной головы - и становится чуть легче. Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла. Я снова грежу.
Конец моей дороги близок. Неизведанная даль, что была в начале пути, вся осталась позади. Я вижу, где суждено окончиться моей дороге, вижу, где место, в котором для меня закончится мир. Прямо передо мной небо звёздным водопадом стекает на чёрную жирную землю и оплодотворяет её. Это место рождения мечты, всех идей и всех фантазий, место рождения всех судеб нового мира. Но я протягиваю руку, и встречаю гладкую, холодную, прозрачную стену. Я в плену стеклянного купола и мне не покинуть его. Там, за пределом, не мой будущий мир, не моя война, не моя мечта и не моя судьба.
Тогда я оглядываюсь. Позади, насколько хватает глаз, простирается пустошь. Облака быстро бегут по небу, и по пустоши скользят их тени. Они черны и стремительны и словно живут собственной жизнью. Иногда мне кажется, что я знаю их: это тени людей, ушедших прежде меня. Их много, много... Я вздрагиваю, когда узнаю среди них и собственные отражения. Это те мои "Я", что сгорели в годы потерь. Они прячут лицо и пробегают мимо. Я шепчу: "Постойте!", но тени исчезают, не отвечая на мою мольбу. Они исчезают и оставляют иголку-воспоминание в мозгу, уже похожем на ежа...
Я вижу дорогу, которая привела меня сюда. Отсюда, с края пустоши, она вся расстилается передо мной. Я удивляюсь её причудливым изгибам. Она вьётся - по полям и между скал, она перечёркивает мостами бурные реки, она качается паутинкой над пропастью. Однако отсюда я не вижу начала дороги. Где оно? Да и моё ли начало было у этой дороги? Через все скалы и пропасти меня тащила одна история, одна легенда, но она была и прежде меня...
И она была не только моей.
Ветер, гонящий над пустошью облака, доносит далёкий голос. Пожалуй, я прислушаюсь к нему:
"Эта история из тех историй без начала и конца, что начинаются "давным-давно", так давно, что начала их не вспомнить и тянутся, тянутся... так долго, что конца их не разглядеть. А, поскольку рассказывают её уже очень-очень давно и всякий раз по-разному, правду, пожалуй, никто и не знает. Кроме Луны и Солнца. Они видели, как всё было, они рассказали эту историю мне, я расскажу сейчас тебе, а ты ещё кому-то... И, может быть, когда весь мир наконец-то узнает правду, эта история завершится, и тогда люди смогут рассказывать её от самого настоящего начала до самого правдивого конца".
Захлебнувшись растаявшим воском, шипит и тухнет свеча. Внезапно обрушившаяся тьма возвращает меня в реальность. Я освобождаю фитилёк и снова зажигаю свечу, вновь гляжу на лист бумаги передо мной.
Мне нужно подобрать название для первой из будущих книг. Я молчу, сосредоточено грызу стальное перо. Я всё думаю о странном сочетании: carere morte... Может, мне следует пустить заглавием его?
Да, вот так. Теперь же пора вытащить новые иглы-воспоминания из своей несчастной головы. Пора начать рассказ о Земле Страха - земле carere morte, ныне канувшей в вечность вместе с её бессмертными обитателями. И эта история, началась, разумеется, в Карде - главном городе северного края и бывшей столице: испокон веков там начинались все вампирские истории. Ведь Карда с начала отсчёта времени бессмертных была цитаделью вампиров...
Часть 1
Глава 1
ОСКОЛКИ
Зимний дом Калькаров стоял в самом конце длинной, прямой как луч света улицы. Приземистый, с глубоко нахлобученной крышей, он затаился в стороне от дороги - хищник, стерегущий добычу. Жилище владетельных князей Карды было некрасивым, как его хозяева, и как его хозяева крепко сбитым. Издали в вечерней полутьме дом напоминал большого паука. Многочисленные тёмные пристройки казались лапками чудовища, узкие жёлтые окна - россыпью маленьких паучьих глазок.
Гости начали съезжаться днём, и к вечеру их экипажи полностью перегородили улицу. Здесь были и богато украшенные тёплые кареты с гербами владетельных Домов древней столицы, и безымянные наёмные экипажи с одинаковыми значками вокзала Карды, и безликие чёрные повозки без окон, похожие на огромные сундуки. Гости собрались в доме. Они образовали две колонны по сторонам большого зала, так что центр остался пуст. По залу словно шла невидимая стена, разделяющая людей, не пускающая одних на половину других. И можно было заметить, что собравшиеся ничуть не огорчены этим обстоятельством.
