Татьяна Чернявская - Ферзи
Дед Зумак был не настолько глух и свары совершенно не терпел. Неторопливо привязав своего рогатого дружка к раю шлагбаума, старик развернулся к ругающимся и, выставив вперёд громадные натруженные руки, принялся мягко увещевать всех успокоиться. Горячий призыв старика остался без внимания склочников, просто утонув в общем гаме.
Неожиданно по линии прошла волна вибрации. Не привычного потрескивания телепортационного потока, а глухого инфразвукового импульса, пробирающего до костей. Люди и животные испуганно замерли, сбившись в дрожащую кучу, как загипнотизированная хищником стайка мелких грызунов. Вторая волна прошла ближе, рассыпая по линии красно-белые искры и буквально оголяя кроны ближайших тополей и ив мощным откатным импульсом. Поднялся ветер, трещали деревья, отчаянно кричала скотина и отчего-то наёмный погонщик. С безысходным блеянием взлетел в воздух старый перепуганный козёл вместе с сорванным шлагбаумом. Раздался пронзительный свист… и всё резко стихло.
Пока дорожная пыль, сорванные листья, и мелкие ветки в напряжённом от чар воздухе неторопливо опускались на землю, испуганным зрителям открывалась странная и по-своему невозможная картина. Среди словно обгоревшей и качественно взрытой проплешины, образовавшейся на перекрестке, стоял, вытянувшись в струнку, чудом уцелевший шлагбаум. С его тощей ноги, изрядно потрёпанной и лишившейся краски, на крепкой самодельной верёвке висел несчастный козёл. Точнее козлом, наверное, была какая-то часть, того, что всё-таки поддавалось определению. Иными словами, с погнутого шлагбаума свисало нечто, напоминающее кокон инопланетного мутанта. Скрюченное, словно в эпилептическом припадке, тело покрывали клоки рыжей шерсти, крупные и некогда сильные конечности перемежёвывались с тонкими копытами и вывернутыми наружу потрохами, повёрнутая под нереальный углом голова загибалась возле лопатки, а из спины торчали знакомые до боли рога. Козлиная голова, всё ещё привязанная верёвкой к шлагбауму, оказалась почему-то в районе человеческих колен, и взгляд её остекленевших глаз был более чем укоризненным. Из надорванного рта человеческой головы сочилась струйка бурой крови, что, в принципе, удивления уже не вызывало. Под уродливым трупом в небольшой прокоптившейся дочерна воронке, напоминающей след от резкого торможения, в позе пережёванной морской звезды лежал мужчина.
Дед Зумак на правах старшего и первого опомнившегося осторожненько обошёл монстра и тыкнул в мужика веткой, проверяя его причастность к нечисти. Раскинувшийся тоже был порядком потрёпан: из рубашки в районе груди и рук были вырваны целые лоскуты ткани, передняя планка его чёрного плаща робко выглядывала из-под козлиного копыта, а вся нижняя половина лица подозрительного человека вообще напоминала кровавую массу. Тем не менее, он определённо был жив.
От удара палкой приоткрылся сразу один глаз, потом другой, потом мужчина неверяще провёл по груди подрагивающими руками, схватился за голову, ощупывая свои короткие обгоревшие патлы, рваными прядями закрывающие лоб, и, слегка морщась, провёл по лицу. Стёртая ладонями в некогда белоснежных перчатках кровь, показала, что мужику жутко повезло и челюсть осталась на месте, хоть кожа и оказалась местами вырвана. Странный субъект немного отстранённо взглянул на свои руки, потом, приподнявшись на локте, осмотрел получившегося монстра и, запрокинув подкопченную голову, громко засмеялся. От его смеха подтянувшиеся было к месту аварии свидетели боязливо отступили на полшага. Уж очень от этого веселья качественной истерикой веяло, а кто знает, чем эти истерики у чародеев заканчиваются. Впрочем, порыв к радости у мужчины быстро иссяк, и жертва аварии вполне бодро поднялась на ноги, лишь незаметно потирая поясницу. На глазах у ошарашенной публики он обошёл то, что стало с его товарищем, попытался вытянуть из плеча монстра пучок длинных светлых волос, потом досадливо поморщился и щелчком пальцев испепелил лишнюю прядь вместе с обрывками плаща и рубашки.
— Господа, — с наигранным энтузиазмом и широченной, отчего-то ужасно пугающей улыбкой обратился он к собравшимся, попутно останавливая сочащуюся из ран кровь и поправляя на плечах обрывки плаща, — а кто подскажет мне, где ближайший межевой камень?
День первый
Родившийся над холодным северным морем в объятьях неприступных нагих скал ветер жадно впивался в разгорячённую, изнывающую после недели палящего солнца землю. Его стремительный поток нёсся по равнине сокрушительными порывами, мириадами сквозняков скользил меж зданий городов, вяз в кронах рощ и будоражил гладь озёр. Не ждавшая его появления природа растерянно сжималась и замирала, впитывая столь долгожданную прохладу и трепеща перед неумолимой мощью. Стремительный и могучий, он, как оголодавший пёс, рвал свои невидимые цепи, несясь к богатому на живность югу. А следом за ночью его загула услужливо семенило очередное утро. Чуть более холодное, чуть более ненастное, но такое же обыденное. Лишь что-то неуловимое, больше похожее на тихий трепет, не предвещало этому утру ничего хорошего.
Сероватые небеса ещё не тронутые робким предрассветным румянцем грузно обвисали полным влагой брюхом, в любую секунду готовые разродиться мелкой изморосью. Их непомерная рыхлая масса сумерками стекала по стволам деревьев, распыляясь в мелкий влажный туман, столь чуждый для этого времени года. Сквозь его мутноватую зыбкость неровными тенями проступали очертания голых, наспех белёных стен, чей вид невольно напоминал о заброшенных после Чёрного понедельника городах-призраках. Казалось, в любой момент из-за неясных стволов деревьев может выглянуть мутант, или из-за поворота покажется стая одичавших собак-людоедов, или сероватая дымка дёрнется облаком остаточной энергии и набросится на несчастную жертву, изменяя её ткани и разум. В тишине пустой площадки перед ступницей раздавалось угрожающее потрескивание и шипение старого приёмного артефакта. По нити чародейской паутины, на которую он был настроен, ещё не передавали никаких новостей, но отчего-то создавалось ощущение, будто загадочный кто-то на том конце импульса хрипло стонет и скрежещет ногтями по металлу. Его судорожным стенаниям вторило унылое поскрипывание подвесных табличек с полустёртыми названиями рейсов, да сонный посвист ветра в молодых тополях, что небольшой рощицей отделяли ступницу от жилого квартала. Меж стволов залегала тьма, тщательно смешанная с туманной взвесью, а в её недрах уже скалили клыки оголодавшие мутанты.
Резкий порыв ветра сорвал со стенда пообтрепавшееся объявление и, яростно набросившись на ни в чём не повинную бумагу, погнал мимо ряда скамеек. Возле крайней, в облаке пара, выдуваемого из щели в трубе обогревающей установки, виднелась стройная женская фигурка. Ни короткие, едва прикрывающие плечи волосы, ни грубые штаны, ни тяжёлый, явно великоватый шарпан не могли никого обмануть. Девушка зябко ёжилась под порывами ветра, но ближе подходить не решалась, лелея ущемлённую гордость. Под самой щелью в луже собственной мочи валялся не отошедший от приступа угробец, и его соседство не было для неё сколь-нибудь желанным. От твари нещадно разило, а горячий воздух лишь усиливал амбре.
