Кристофер Банч - Король-Провидец
Я уже говорил, что в нашем полку к спортивным состязаниям подходили со всей серьезностью. В особенности это относилось к адъютанту командира полка, субкапитану Баниму Ланетту. Наверное, мне следует объяснить, что такое адъютант и чем он занимается, поскольку офицер в таком сравнительно невысоком чине теоретически не способен сломать карьеру другому офицеру, даже младшему легату. Адъютант — это смазка, в которой вращаются колеса и шестеренки полка. Наш командир, домициус Херсталл, однажды утром мог выйти на плац и как бы между прочим осведомиться, не будет ли каменный бордюр выглядеть лучше, если его выкрасить в желтый цвет вместо белого. Капитан Ланетт кивал и говорил: «Очень интересная идея, домициус». Как только командир полка удалялся за пределы слышимости, капитан ревом подзывал к себе эскадронного проводника; в считанные минуты в бараках начиналось светопреставление, и спешно собранные наряды принимались за покраску, так что когда домициус выходил на послеполуденный смотр, плац был окружен желтым бордюром, словно по мановению волшебной палочки. Херсталл никогда не интересовался обстоятельствами выполнения своих приказов, и однажды закрытая тема больше не поднималась, кроме тех случаев, когда сделанная работа оказывалась неудовлетворительной, или ему в голову приходила новая идея.
Капитан Ланетт был знающим свое дело офицером, имевшим лишь один недостаток, хотя в то время я считал его низким и лживым ублюдком. Я бросил бы ему вызов, если бы армейские правила не предусматривали запрещение дуэлей с вышестоящими офицерами.
Его недостаток был из разряда обычных, одним из тех, что широко распространены как в армии, так и в гражданской жизни. Для некоторых это женщины, для других гордыня или пристрастие к азартным играм.
Недостатком Ланетта была его любовь к спорту, а точнее, к игре в ролл. Вне игрового поля он являл собой образец выдержки, но в седле, с деревянным молотком в руке, он был готов на все, чтобы выиграть матч — включая убийство соперника, если бы под рукой оказалось оружие, а судья в тот момент посмотрел в другую сторону.
Был назначен матч между двумя эскадронами полка, и я преисполнился решимости добыть победу к вящей славе своего эскадрона Пантеры. Как обычно, я играл в центре нападения, на острие атаки, и поначалу наши дела продвигались очень неплохо. В первой четверти я забил два гола под радостные возгласы двадцати улан из моей колонны. Игра перекатывалась с одного конца поля на другой, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону.
Наконец, в последней четверти мне удалось забить еще два гола, и счет сравнялся — 9:9. Мы заняли оборонительную позицию. Я пытался блокировать одновременно двух защитников противника, совершая быстрые рывки поперек травянистой площадки.
Капитан Ланетт вырвался к нашим воротам. Он получил точный пас и катил деревянный шар перед собой, собираясь нанести решающий удар. Я устремился наперерез на полном галопе, хотя и видел, что не успеваю. Однако вопреки ожиданиям, мой маневр оказался успешным: я подрезал его слева, откинулся вбок и ударил наискось, послав шар к противоположным воротцам. Капитан гневно вскрикнул; я не обратил на это внимания. Резко осадив коня, я развернулся и поскакал вдогонку за шаром. За моей спиной гремели копыта, но я уже чувствовал на губах пряный привкус победы. Казалось, для удара остается целая вечность; маленькие воротца как будто вдруг распахнулись навстречу мне и увеличились в размерах, став похожими на ловушку для слонов. Резкий удар молота — и шар полетел точно в центр сетки. Радостный рев возвестил о нашей победе, но сзади раздался другой окрик, в котором слышалась ярость.
Я дернул поводья и развернулся. Адъютант шагом подъехал ко мне, хватаясь одной рукой за колено.
— Сукин сын! — выкрикнул он. — Ты ударил меня исподтишка в начале игры, а теперь еще раз! За это я получу твою задницу!
Он повернулся в седле и крикнул, обращаясь к судьям:
— Этот человек дважды ударил меня, и я требую справедливого наказания!
Зрители кричали: некоторые праздновали победу, некоторые недоумевали, какая муха укусила поссорившихся офицеров. Но два уланских майора, избранные судьями матча, хранили молчание. Они медленно подъехали к нам в сопровождении других игроков.
— Сэр, — сказал один из них. — Я ничего не видел.
— И я тоже, капитан, — добавил другой.
— Значит, вы ослепли! Я утверждаю, что этот человек нарушил правила. Вы обвиняете меня во лжи?
— Легат? — один из судей вопросительно взглянул на меня.
Вероятно, мне следовало сформулировать свой ответ повежливее, но я знал , что не прикасался к Ланетту: в обоих случаях мой удар был выполнен чисто, и, разумеется, задев игрока, я бы почувствовал отдачу в рукояти молота.
— Ни черта подобного не было! — заявил я, покраснев от гнева. — Капитан ошибся. Должно быть, он ударился случайно, когда поворачивался вслед за мной.
— Нет, легат, — голос капитана Ланетта был холоден, как лед. — Вы хотите сказать, что я лгу?
Я начал было говорить, что я думаю по этому поводу, но вовремя сдержался.
— Никак нет, сэр, — ответил я, сделав ударение на последнем слове. — Я знаю, что делал я сам, и полагаю, все присутствующие на этом поле тоже знают это.
Адъютант уставился на меня, и я готов поклясться, что крики болельщиков внезапно смолкли. Он ничего не сказал, но развернул свою лошадь и поскакал к конюшням.
Разумеется, эскадрон Пантеры был объявлен победителем, но последние несколько секунд испортили вкус этой победы. Люди из моей колонны поздравляли меня, однако даже их похвалы звучали приглушенно и сдержанно. Любому солдату из 17-го Уланского полка понадобилось немного времени, чтобы разобраться в случившемся: полковой адъютант, уважаемый и известный своей честностью человек, обвинил молодого легата, зеленого новичка из провинции, в грязной игре, а проклятый мальчишка имел наглость отрицать это.
Я надеялся, что инцидент будет забыт. Вечером в столовой офицеры действительно избегали этой темы, но на следующее утро стало очевидно, что моя ссора с капитаном Ланеттом превратилась в сенсацию и так будет продолжаться до тех пор, пока не разразится новый скандал.
Ланетт лишь усугублял положение, отказываясь глядеть в мою сторону или обращаться ко мне, кроме тех случаев, когда это полагалось по уставу.
Я чувствовал себя опозоренным. Хуже того: со мной обошлись так же несправедливо, как и с любым человеком, чью моральную правоту боги решили подвергнуть суровому испытанию. Тысячи планов и замыслов теснились в моей голове — от надежды на то, что бог нашего семейного очага Танис снизойдет ко мне и вытянет душу из капитана Ланетта, заставив его сказать правду, до менее достойных мыслей, включая хитроумно подстроенный «несчастный случай».
