Наталья Резанова - Конвоир
Казалось бы, вид селения, раскинувшегося в тени крепости, должен был излечить от мрачных мыслей. В сущности, это был уже город, с большой площадью, где по приказу дукса проводились публичные казни, а в обычные дни – как сегодня – шла меновая торговля всякой всячиной, от которой у лесного жителя могли глаза разбежаться. В углу площади притулилась часовенка с резными статуэтками Семерых богов на колесе с семью спицами. Напротив высилась корчма, много больше тех, что строят в деревнях, с ярко раскрашенными – куда там храму, деревянными столбами у крыльца.
Но пришлые по-прежнему были подавлены. Вроде бы было похоже на человечье селение, и все же не то. И шумно слишком, и суетно, и пахнет противно. И кругом одни чужие. Одно слово – тот свет. Тут и «красные куртки», которые все дни тебя кругом на конях объезжали, родными покажутся.
Без сожаления покинули они городок, поднялись на холм и ступили в ворота. Здесь снова стало страшно. Потому что в городке деревья хоть и вырубили, но издали виден лес . А тут – ничего. Камень и камень. Да какой еще камень-то! Тесаный, виданное ли дело! И везде, даже на крепостных башнях не солома и не черепица – камень, пластами, и не серый, как на стенах, а черный.
Стражники, пригнавшие сюда деревенских, велели им стоят на месте и ждать, пока позовут, а сами ушли, на ходу превращаясь из недавних знакомцев в чужаков в красных куртках, таких же, как на всех здесь. Или почти на всех. Хотя большинство мастеров – кузнецов, плотников, шорников – проживало в поселке за стенами, кое– какая обслуга в крепости все же оставалась – кашевары, конюхи… И так же ходят господами и глядят свысока, словно не навоз за лошадьми убирают, а сами на тех лошадях ездят.
«Красных курток» все же было больше. Они стреляли по мишеням, дрались между собой на шестах, совсем как в деревнях, и на мечах, чего в деревнях никогда не случалось. Мечи, однако, были деревянные. Это они так учились. А ворота снова распахивались, пропуская новый отряд «красных курток». Эти никого с собой не вели, и шли пешими.
Тевено из состояния мрачного оцепенения вывел выкрик :"Рен!" Неужто приятель заявился сюда добровольно? Он встрепенулся, озираясь.
В следующий миг он понял, что ошибся. С плаца кричали: «Орен!»
Тот, кого звали, обернулся, замедлив шаг прямо напротив Тевено. Он был худ, долговяз, светловолос и безбород. Казалось, это просто мальчишка-переросток. Бывают такие: плечи узкие, руки-ноги длинные, а мясо на костях еще не наросло – весь ушел в рост. Только вот не брали в пограничную стражу мальчишек – ни долговязых, ни кургузых.
Для поступления в «красные куртки» не требовалось ни знатного или хотя бы честного происхождения, ни имущественного ценза, как у ополченцев, достаточного для приобретения оружия. Здесь могли принять любого – бродягу, беглого каторжника, вчерашнего разбойника. Требовалось одно – воинский опыт, умение владеть оружием, которое выдавалось из арсенала крепости. Оружие тех, кому опыта и умения не хватило, очень быстро возвращалось в арсенал. Выжившие доводили умение до степени мастерства. Так что шли в пограничники люди битые-перебитые. Никто не мог припомнить случая, чтоб деревенский парень, будь он какой угодно смельчак, охотник или следопыт, менял холщовую рубаху на красную куртку. Разбойники, говорят, меняли, и не раз. Семьями пограничники не обзаводились, так что наследовать место в гарнизоне никто не мог.
Стражник, окликнувший новоприбывшего, был крепко сбит, скуласт, его выскобленный подбородок отливал синевой. Поигрывая шестом, он сказал:
– Капитан велел, чтоб ты, как явишься, шел к нему.
Тевено не мог понять, что расслышал в его голосе – злорадство ли стремление предупредить.
Долговязый кивнул и двинулся своим путем. Стражник с шестом, сощурившись, смотрел ему вслед.
Жизнь пограничников принадлежала их капитанам, а жизни капитанов – дуксу. Никакой другой суд не мог их судить. Но командиры были вольны казнить и миловать по своему усмотрению. Причем если о помилованиях знали только «красные куртки», казни могли наблюдать и все желающие за пределами крепости. О них слышал даже Тевено. Хотя, разумеется, никогда не видел.
Он тоже посмотрел вслед уходившему. Того даже на расстоянии и со спины можно было выделить из прочих пограничников. Его голова возвышалась среди остальных.
Потом ожидавших подозвали – на сей раз это был кто-то из обслуги, и как гусей, погнали дальше по двору. По пути им предстало диковинное зрелище. Некоторый великан, вооруженный тяжелым копьем, отражал нападение «красных курток». Они кидались на него скопом, норовя достать то пиками, то шестами, но он крутился и со страшным визгом повергал наземь тех, кто не успел увернуться от его оружия. Однако сраженные мигом вскакивали и вновь принимались наскакивать на великана, изредка исхитряясь его задеть. Никто кругом и не думал удивляться. Приглядевшись, Тевено сообразил, что «великан» – это лишь очень большое чучело, он скрипит при поворотах, а копье у него в руках лишено острия. Но все равно, каким образом чучело вращается, он не понимал. Странно это было. Отдавало колдовством, при том, что колдовство дукс неумолимо преследовал.
Но некогда было задерживаться у крутящегося чучела, сбивающего с ног невесть зачем нападавших на него пограничников. Прошли дальше, к дощатому навесу у стены. Там в кресле восседал внушительный мужчина с роскошными усами. У многих здесь куртки были расстегнуты, у этого была распахнута чуть ли не до пупа также и рубаха, при том, что особой жары не чувствовалось. Но людям с такими багровыми полнокровными физиономиями часто бывает жарко. И не обязательно от того, что они недавно напробовались хмельного. Хотя последнее не исключается.
Рядом, за грубым столом, на табурете примостился человек не столь убедительной наружность. Он что-то царапал железной палочкой на дощечках.
– Эти, что ли? – с презрением сказал усатый, кивнул на тех, кто предстал перед ним. – Стоило ноги бить!
Тевено было не по себе. Остальные чувствовали то же самое. Наверное, это был капитан. Им еще никогда не приходилось встречаться с таким большим ( во всех отношениях) господином. Сколько бы он ни выпил, его темные глаза, казалось, видят окружающих насквозь.
Некоторое время капитан молчал. На его волосатой груди в такт дыханию колыхалась цепь с привешенной фигуркой из черного камня. Амулет изображал гулона. Этот ловкий зверек с заостренной мордочкой и пушистым хвостом крайне редко попадал в силки охотников. Поэтому считалось, что гулон приносит счастье, которое никак не дается в руки.
Затем капитан велел каждому назвать свое имя и деревню. Слушал ли он запинающиеся ответы, неизвестно, зато смотрел внимательно. Не поворачивая головы к писарю, произнес:
