Татьяна Форш - Выйти замуж за Феникса
Из всей немногочисленной челяди папани меня здесь поджидали только два стражника, истуканами замершие по обеим сторонам двери. Я даже не обратила на них внимания, потому что с детства привыкла считать их статуями.
И снова обидой сдавило сердце.
Как он посмел согласиться отдать меня замуж за первого встречного?!
Выскользнув за неплотно прикрытые массивные двери, я со всех ног бросилась на задний двор.
Срубленная из толстых, потемневших от времени бревен огромная конюшня встретила меня теплом и терпким ароматом сена. В загонах шумно всхрапывали жеребцы — гордость отца. Скакунов он любил, как иногда мне казалось, даже больше, чем меня! И честно говоря, я очень опасалась, что застану здесь своего сумасбродного папашу, но, кроме конюха Парамона и его сына Степки, в конюшне никого не было.
— Вась? Чего пришла? — Степка был моим ровесником, но за последний год дюже вытянулся, став на целую голову выше меня. Симпатичный парнишка. Волосы, что поле льна, и глаза — синие, как горные озера. И почему я не замечала этого раньше, воспринимая его никак иначе, кроме как товарища по играм? Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы не бездна, разделяющая нас: я — принцесса, он — никто!
— Приготовь мне Борьку. — Я покусала губы, видя его враз насторожившиеся глаза, и заставила себя улыбнуться. — Все хорошо, Степ! Просто хочу прогуляться!
— Тебе составить компанию? — Он распахнул створки загона, где уже в нетерпении приветливо пофыркивал Борька — рыжий жеребец, подарок отца на мой пятнадцатый день рождения.
— Не нужно. Я до старой мельницы и обратно. — Я продолжала ему беспечно улыбаться, вот только, по моим ощущениям, улыбка уже превратилась в оскал.
Ну и пусть! Пусть думает что хочет! Только бы не увязался следом. Да, не скрою, иногда я позволяла ему сопровождать меня на конных прогулках, но… сейчас он мне не нужен! Тетя при нем ни за что не будет ворожить…
Степка все понял, обиженно поджал губы. Молча вывел жеребца, оседлал. Привычно подставив руку под мой сапожок, помог вскочить в седло, но напоследок спросил, не утерпел:
— Вась, а чего случилось-то?
— Случилось? Ты о чем? — Сегодня что, все можно прочитать по моему лицу? С чего такой интерес? Можно подумать, я и раньше без него на прогулки не ездила.
Степка уже открыл рот, чтобы что-то мне поведать, но его опередил Парамон.
— Король… — дохромав до нас, хрипло начал тот, — ворвался совсем недавно, едва дождался, когда Степан оседлает Ветра, и умчался, только его и видели. — Конюх взглянул на Степку и приказал: — Иди ворота открывай.
Стараясь не показать удивления, я со знанием дела покивала.
— Ах да-а… Мы договорились покататься. Но, видно, ему не терпелось, вот он и уехал один…
Интересно, куда это батеньку понесло?
Я чуть тронула поводья, показывая, что разговор закончен. Борька нехотя направился к воротам, которые уже спешно открывал Степан.
Выехав со двора, я с какой-то злой радостью хлестнула жеребца, заставляя того очнуться от сытой лени и во весь опор рвануть по пыльной дороге, вьющейся мимо богатых особняков и бедняцких лачуг, ромашковых полян и выстроившихся ровными рядами грядок с зеленеющими всходами. Мое любимое крошечное королевство! Такое крошечное, что все его можно объехать за день. Когда-то королевство называлось Ромашковое, но за время правления короля Еремея (а по совместительству моего отца) королевство стали называть — Еремеево, позабыв историческое название. Но… моим подданным здесь нравилось жить — а не это ли главный показатель мудрости правителя, способного поддерживать в своем государстве беззаботную жизнь? Хотя отец не так давно на собрании советников что-то говорил о повышении налогов, но… эти тонкости политики меня уже не касаются! Зачем забивать голову политикой, если родной папочка мечтает сплавить меня куда подальше?! Впрочем, может, вся эта королевствология пригодится мне во владениях будущего мужа?
А ведь я даже не знаю, кто мой жених. Принц или королевич? А может, князь? Я даже не знаю, есть ли у моего жениха королевство… Или царство? Или вообще хоть что-нибудь!
От таких мыслей я только покрепче намотала поводья и, пришпорив жеребца, прижалась к Борькиной шее, спасаясь от бьющего в лицо ветра. Я не заметила, как закончился город Славный, столица нашего королевства. Вслед мне голосили куры и хором брехали собаки, вместе с хозяевами осуждая бесшабашность королевской дочки, но мне было все равно. Мы с Борькой вырвались из сонного плена и теперь задыхались от напоенного цветочным ароматом весеннего ветра, играющего с нами в догонялки. И все это раздолье, эту вольную жизнь я должна бросить в угоду папочке? В угоду какому-то незнакомцу?!
В груди снова заворочалась злость. Я буду не я, если не испорчу завтра свадьбу и не отобью у женишка желание жениться!
И не только на мне!
Хижину тетушки я увидела издалека. Впрочем, вру! Сама хижина пряталась под раскидистой ивой и для посторонних глаз была совершенно неприметна, но вот иву невозможно было не заметить. И не только потому, что одинокое дерево шатром раскинулось у небольшого озерца. Дело в том, что тетушка Мафаня подрабатывала ведьмой и для привлечения доверчивых горожан и путешественников, забредших в наше государство, украсила бедное дерево так, что издалека оно напоминало цирковой шатер — ярко, заманчиво и бросается в глаза, — мимо не проедешь.
Остановившись неподалеку от ивы, я спешилась. Мафа очень не любила, когда клиенты подъезжали прямо к дому, и ругалась на это страшно и нецензурно. А все из-за чахлого садика с подозрительными травками, которые она нежно любила, трепетно выращивала и бережно добавляла в свои колдовские зелья и курительные смеси.
— Борька, дружок, побудешь тут? — Я ласково погладила жеребца по ярко-рыжей шерстке и совсем другим тоном скомандовала: — Лежать! И чтоб ни звука мне!
Коняга обиженно покосился на меня черным глазом, вздохнул и послушно лег. Выдрессировала я его хорошо! Лежать, рысцой, лапу — это он легко выполняет. Вот только по команде «умри» эта скотина начинает по-пластунски ползти, причем задом наперед.
Я усмехнулась. Ладно, молодой еще, зеленый. Научится!
Сделав несколько шагов, я обернулась, чтобы еще раз бросить взгляд на Борьку, почти незаметного на фоне пожелтевших камышей, и уже успокоенно направилась к хижине. Но едва я обошла озеро и, нырнув под ветки ивы, вышла к дому, как открывшаяся картина заставила меня замереть и покрыться холодным потом. У покосившейся от времени, приоткрытой двери мирно пасся привязанный к толстой перекладине забора, огораживающего тетины посадки, черный жеребец отца.
