Константин Соловьев - Геносказка
Гензель стал приближаться к двери директорского кабинета, даже не пытаясь представить, что обнаружит за нею. Он уже знал, что ничего хорошего. Едва ли у этого побоища были победители. Если так, тем лучше для него… Останется только забрать из сейфа драгоценную безделушку, прихватить пяток пробирок и навсегда покинуть театр.
Дверь в кабинет была закрыта, но в этот раз Гензель не стал медлить. Коротко выдохнув, саданул по ней сапогом. Удар отозвался болью в поврежденном бедре, заставив Гензеля коротко выдохнуть. Будь дверь заперта на засов — она бы не шелохнулась. Но ему повезло: хозяин кабинета не посчитал нужным запереться.
Дверь с треском распахнулась, оставшись на бронзовых петлях. Это Гензель отметил с мимолетным сожалением. Еще не так давно он мог вынести подобную дверь одним лишь пинком, да так, что только заклепки посыпались бы… Впрочем, эта неприятная мысль надолго не задержалась, скользнула куда-то в сторону. Гензель мгновенно, еще прежде чем что-то разглядеть, ощутил исходящий из кабинета Варравы новый запах. Не запах крови, что-то несоизмеримо более отвратительное и едкое.
— Эй, господин директор! — громко крикнул Гензель, не перешагивая порога. — Вы здесь? Принимаете посетителей? Я хотел бы получить обратно деньги за билет!
Из кабинета раздалось влажное хлюпанье, а потом чей-то голос произнес, булькая, точно говоривший не отрывал рта от плошки с густым киселем:
— Чертова рыбья морда… Надо было лично перерезать тебе горло…
Гензель шагнул в комнату.
В кабинете, кажется, все осталось по-прежнему. А если что-то и переменилось, то Гензель этого не заметил. Здесь и в лучшие времена парил ужасный беспорядок. Впрочем, понял он с опозданием, кое-какие перемены в обстановке все-таки произошли.
Посреди кабинета стояло сооружение, в котором Гензель мгновенно узнал инвалидную коляску Карраба Варравы. Только то, что в ней теперь помещалось, не было Каррабом Варравой. Оно вообще не было человеком. Больше всего оно походило на медленно оплывающий свечной огарок. Или что-то вроде бесформенного кома желтоватого теста, истекающего болотной жижей. Местами это тесто бугрилось складками, из которых в изобилии торчали пучки жестких волос. Удивительно, что волосы были черными и блестящими, необычайно ухоженными.
Гензель выругался. Это получилось у него само собой. Еще до того, как у груды теста ровно по центру едва узнаваемой головы открылся глаз, внимательный и желтый.
— Пришел, значит… — Вслед за глазом открылся рот. Он стек на самый подбородок и представлял собой подобие открытой гнойной язвы. При каждом слове влажно шлепали друг о друга остатки губ. — Знаешь, я не удивлен… Ты всегда был живучим ублюдком, Гензель… Очень наглым, очень глупым, очень живучим… Ну иди сюда. Обними старого Варраву… Ну или хотя бы пожми руку, неблагодарный мальчишка…
Директор театра не шевельнулся, впрочем, едва ли он сохранил способность шевелиться. Его мышцы медленно разжижались, образуя коричнево-зеленоватую слизь, облепившую кости. Наверно, так может выглядеть необожженная глиняная фигурка, которую позабыли в воде. Тело господина Варравы выглядело так, будто плавится изнутри. Грудная клетка медленно обнажалась, демонстрируя липкие комья внутренних органов, кожа желтела на глазах и таяла, лопаясь бесшумными пузырями. Что-то пожирало его изнутри, медленно и сосредоточенно. Как будто даже смакуя. Куски того, что было прежде господином Варравой, со шлепками падали на пол.
— Плохо выглядишь, Варрава, — сказал Гензель, останавливаясь в двух шагах от него. Ближе подходить не стал: слишком уж много натекло под креслом, да и запах вблизи делался совершенно непереносимым. — Схватил простуду?
Существо в инвалидной коляске тихо засмеялось, забулькало.
— Может, и простуда… Мне надо почистить кровь… Тело не справляется… Слишком много дряни у меня внутри… Пожалуйста, Гензель, окажи старику услугу… Дай одну маленькую пиявочку… А лучше — пяток. Они меня почистят, мои милые пиявочки… Отфильтруют ядовитую кровь…
Гензель взглянул в сторону аквариума. Вода в нем была еще мутнее, чем прежде, оттого он не сразу разглядел, что там колышется нечто, слишком крупное, чтобы быть пиявкой. Слишком похожее по очертаниям на ворох человеческих костей, местами укрытых блестящей, с прозеленью, тканью. Пиявки работали трудолюбиво и самоотверженно. Наверно, они занимались этим уже не первый час. Но даже сделавшись огромными и раздувшимися, не собирались останавливаться. Две или три присосались к черепу, лакомясь его содержимым. Не меньше десятка пировали в грудной клетке.
— Бедный мистер Дэйрман… — прохлюпал Карраб Варрава, чей единственный глаз проследил за взглядом Гензеля. — Зачем они с ним так?.. Бросили в чан еще живого… Заслуживает ли человек такой смерти?.. Ну так как насчет пиявочки, милый Гензель?..
Гензель усмехнулся.
Мушкет — не лучшее оружие в тесных помещениях. Кабинет мгновенно заволокло грязным пороховым дымом, а от грохота барабанные перепонки чуть не вышибло внутрь черепа. Аквариум с пиявками лопнул, исторгнув из себя россыпи стеклянной шрапнели, каскады мутной воды, человеческие кости и трепыхающихся пиявок.
— Понятно… — вздохнул Варрава, наблюдая за тем, как пиявки шевелятся в лужах на полу. Некоторых из них свинец и стеклянное крошево превратили в обрывки. — Что ж, я не сужу тебя, Гензель… Ох… Ты имеешь на это право. Впрочем, надеюсь, что ты ненадолго переживешь меня… Такие, как ты, не доживают до старости. Слишком… глуп. Слишком… доверчив.
— Зато ты, кажется, в этот раз перехитрил сам себя, — хладнокровно заметил Гензель. — Ключ.
— Вот я и говорю — слишком… глуп. Кхе-кхе.
Еще дымящимся стволом мушкета Гензель тронул дверцу кабинетного сейфа. Тот был не заперт.
— Иминоглицинурия! — выругался Гензель.
— Они забрали ключ… И все остальное. Деньги и те пробирки… Удивительно ловкие мерзавцы… Но знаешь, Гензель, я не в обиде. Это ведь я их нашел в свое время… Я их вырастил, я сделал из них артистов… — Чудовище в инвалидной коляске попыталось широко улыбнуться, отчего лицо оплыло еще сильнее. — Они молодцы… Они перехитрили всех…
— Кто забрал ключ? — жестко спросил Гензель.
Положение было скверным. Ключа в сейфе не было. Пуст. История начинала пахнуть еще хуже, чем растекающийся в своем кресле Варрава.
В силах ли он разговорить бывшего директора театра? Если тот не захочет отвечать, все пропало. И угрожать ему бессмысленно — даже самые страшные пытки едва ли что-то значат для того, чье тело медленно распадается на составляющие.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
