Александр Рыжков - Техномонстры
Силы были не то, что на исходе — их практически не было. Всё, что правило Филикой, это звериный страх смерти. Без него измученные ноги просто остановились бы. Возможно, эта остановка оказалась бы роковой…
Хоть командирша ещё долгое время не верила, бежать ей помогал костюм. Он словно передвигал ноги, вытягивал стопы из песка и держал тело ровно, когда этого не могла сделать Филика.
Только вперёд. Не оборачиваться, не смотреть назад. В голове кровавым комком маячил образ вырванного молнией из тени деревьев зверя. Воображение так и рисовало его, бегущим следом за командиршей. Вот он догоняет её, словно питон обкручивает щупальцеподобными лапами, раскрывает пасть, разящую гнилью застрявшего меж громадных зубов мяса его жертв…
Страх преследования не покидал Филику, злостной пиявкой присосавшись к мозгу. Но обернуться она не осмеливалась. Бежала. Повернувшись, она может сбиться, упасть, потратив драгоценные секунды, которые будут стоить жизни. А если уж чудовище гонится за ней, то ничто не спасёт…
Деревья, кустарники, трава, земля, река, диковинные звери и птицы, бегущие от пожара — сбивчиво мелькали перед глазами. Стук сердца отбивался в висках барабанной дробью. Жадных глотков воздуха катастрофически не хватало.
Бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Бежать!
В глазах начало мутнеть. Всё сливалось, расплывалось, темнело. Последние шаги Филика делала, ничего не видя перед собой. А потом без сил упала на песок. Сладкий, тёплый, ватный флёр беспамятства окутал её своими бестелесными объятьями.
Невозможно сказать, сколько времени командирша пролежала без сознания. Может, всего несколько минут. А может, несколько дней. Но с точностью сказать можно, что разбудил Филику оклик склонившейся над ней Джины.
Шум бьющихся о берег океанических волн приятно радовал слух.
Глава 23
Побег
Лазарет. Серые засаленные простыни, несколько десятков лет назад, возможно, бывшие белоснежными. Электрический светильник, подрезанным яблоком свисавший с закопченного потолка. Тошнотворный запах лекарств и трав. Облупившаяся краска на дощатых полу и стенах: то ли бледно-коричневая, то ли выцветшая красная.
Тартора поместили в комнату «повышенной заразности», как называли её все, кому не лень. В небольшом помещении с одним единственным окном (с наружной стороны защищённом от побега толстой стальной решёткой) стояло вряд пять низких металлических коек с набитыми соломой матрацами. Тартор лежал на ближайшей к окну койке, остальные были пусты.
Конечно, после «смертельной камеры» новая обитель должна была показаться Тартору царским чертогом. Но из-за выедающей лёгкие пневмонии наёмник не мог по достоинству оценить смену обстановки. Долгое время он вообще не понимал, что происходит. Мелькали и вонзались в его тело иглы, ставились пищевые клизмы, какие-то мыслящие в голубых и малиновых халатах с повязками на лице…
Болезнь прогрессировала.
Тартор умирал.
Физическая Боль? Она превратилась в постоянство. Она была нестрашна, поскольку какова жизнь без неё, Тартор попросту забыл. В перерывах между сладким забвением сна, вспоминались верные шакалы. То, во что превратил их Жраб со своими прихвостнями было настолько ужасно, что без слёз об этом невозможно было и думать. Но ничего, вскоре Тартор присоединится к своим любимцам, и всё будет замечательно…
Но у врача — худощавого красно-зелёного драга с фиолетовыми глазами — были совсем другие мысли на этот счёт. Не зная устали, он боролся с болезнью Тартора, не давая держащейся на волосинке душе сорваться в бездну потустороннего мира. День за днём он и его помощники носились над наёмником, словно тот был высокопоставленным политическим деятелем, которого высший свет просто не мог позволить себе потерять. Да что там деятелем, многие врачи бы давно рукой махнули даже будь он таковым — до того болезнь была запущена. И в первые дни она прогрессировала с чудовищной силой! Обоесторонняя пневмония в последней стадии. В девятистах девяносто девяти случаях из тысячи исход болезни был бы смертельным. Благодаря мастерству и упорству врача, Тартор стал тем единственным счастливчиком.
Лекарства и уход медленно и мучительно, но побеждали в борьбе за жизнь. Смертоносный отёк лёгких вначале остановился, а затем начал спадать. Разумеется, для полного излечения нужно было время. Очень много времени. Но главная битва была выиграна.
Палату запирали на ключ. Первое время это не играло и малейшего значения. Но со временем силы начали возвращаться к Тартору с завидной скоростью. Ранее не способный от бессилия подняться с койки, он с каждым днём всё крепче держался на ногах. Правда, болезнь не собиралась уступать так быстро: сил едва хватало пройтись до крайней стены и обратно.
Душа Тартора была полна лютой ненависти. Филика! Она получит своё! Она за всё заплатит! Но потом. Не сейчас. Нужно приберечь злость для другого. Жраб Толстый… По нелепой случайности Тартор убил его сына. Это весьма досадное упущение… Но! Во-первых, у Жраба детей с дюжину, так что он особо и не обеднел. А во-вторых, Гирен испотроши его заплывшее жиром брюхо, так ведь нельзя издеваться над мыслящими! Просто нельзя! Те мучения, которые пришлось пройти Тартору, с лихвой окупили его поступок. Но мало того, интуиция наёмника подсказывала, что они — лишь начало…
Вот только бы вновь стали крепки руки, он с радостью вопьётся в шею Жраба! И никто не сможет остановить.
Кроме врачей и персонала, в палату никто больше не входил. Ни один громила Главы сарской охраны за всё время не объявлялся. Видимо, не хотели подцепить заразу. Им ведь Тартор нужен здоровым. Чтобы опять начать выбивать из него дух!
Когда сознание более-менее прояснилось, Тартор начал присматриваться к доктору-драгу. Средних лет. Сухие, длинные пальцы хирурга (или музыканта), узкий разрез глаз и яркая кожа — свойственные восточным драгам, бурое пигментное пятно на половину левой щеки. Висевший на костлявом красно-зелёном теле, будто на вешалке, голубой халат смотрелся как-то неестественно, несуразно. Но больше всего внимание привлекали глаза. Словно два аметистовых кристалла, они притягивали к себе своим холодным мерцанием. Так же просты, как и загадочны, они пронзали насквозь, подобно копью. Они были полны молчаливого интеллекта, недосказанной мудрости, накопившейся скорби. Оставалось только гадать, сколько преждевременных смертей повидали эти глаза…
Тартор (как в принципе и большинство людей в его родном Бастоне) всегда опасливо относился к расе драгов. Несомненное сходство с предками варанами играло в этом не последнюю роль. Хладнокровные, чешуйчатые, с короткими хвостами и вечным, не до конца перебитым мятой, тошнотворным запахом гнили из зубастой пасти. Неприязнь людей к драгам пускает корни ещё к тем временам, когда богиня Геллиза, с целью насолить бывшему мужу Мастуку, породила из яиц варанов новую расу мыслящих. Вылупившиеся существа были способны мыслить, но звериное начало их родителей ещё не успело скрыться за завесой здравого разума. Обладая силой, интеллектом и звериной злостью, они совершали нападения на близлежащие поселения людей. Чем старше становилась раса драгов, тем глубже хоронилась их звериная суть. Разумеется, страх, посеянный их свирепыми набегами, ещё долго блуждал по людской крови, перетекая из поколения в поколение. С веками, он превратился в прирождённую неприязнь. Многие люди научились её не замечать, многие — нет.
