Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)
- Кому нужны жизни этих собак, - буркнул, едва сдерживая едкие замечания, Нидлир. - Мятежники против законных властей лишаются права на жизнь.
- Это доказывает, что без нее потери были бы больше, - как ни в чем не бывало, закончил Эльфер. - Не имея возможности остановить погром, она смогла спасти хотя бы часть людей от расправы. Это ли не исполнение долга Воинов Правды? Я все сказал, слово за Верховным жрецом.
И тогда взял слово Верховный жрец. Тольвар ван Стемид во время прений молчал, задумчиво листая пухлый кодекс канонического права. Его скрипучий, неприятный голос разорвал сгустившуюся тишину.
- Все это, конечно, смягчающите обстоятельства. Но они не отменяют того факта, что обвиняемой были совершены серьезные преступления. В деле имеются как смягчающие, так и отягчающие обстоятельства, как-то: прежние проступки, например, бегство из рабства и убийство барона Тьерри, злой умысел, провокация мятежа (первую кровь пролила именно она), умышленное убийство знатной особы и укрывательство государственного преступника. Наконец, убийство многих королевских слушг при исполнении ими своего долга. Итак. В деле имеются как смягчающие, так и отягчающие обстоятельства, уравновешивающие друг друга, и их можно отбросить. Судить следует за само преступление, а за него полагается смерть. Как за разбой с особой жестокостью и в особо крупных размерах, в соответствии с нашим Уставом, Кодексом государственных преступлений Эгинара и новым алкским законодательством. Есть возражения?
Их не было - да и не могло быть. Верховный жрец Стиглона, объединяющий всех почитателей Отца Богов на Сэрхирге - не та фигура, с которой стоит спорить. Всем нравилась их жизнь и их должности. В конце-то концов, о чем спор? О какой-то безродной девчонке, да еще побывавшей в рабстве, по глупости наломавшей дров?!
- Повелеваю: означенную Эвинну вану Эгинар предать казни через четвертование в храмовой тюрьме Гверифа, где имеется свой палач, ибо наш палач в Валлее, к сожалению, умер. Казнь произвести в тайном порядке, без публичного оглашения и присутствия мирян. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Эвинна дернулась, хотела что-то возразить. Рассказать, что видела в пути, о голоде, смертях, безысходной нищете и отчаянии, о плачущих от голода детях и опозоренных девушках, работорговцах и бандитах, и о том, как власти, которые должны защищать закон, сами его нарушают. О жрецах, закрывающих глаза на преступления алков, и о многом-многом другом. Но посмотрела на их каменные лица - и осеклась. "Они же тут все высокорожденные, с детства привыкли к власти. Они и беды настоящей в глаза не видели! Что им я, кандальница?!"
- Завтра отправить ее в Гвериф под конвоем! - распорядился Нидлир. - Секретарям - подготовить выписку из дела о приговоре.
...Колеса стучали на ухабах. Повозка, в которой сидела закованная в кандалы Эвинна, медленно катилась по Макебальскому тракту. Ей предстояло свернуть на Гвериф только в приснопамятном Донведе, а пока она повторяла прошлогодний путь Эвинны.
Когда повозка выехала за ворота, девушка почувствовала себя как никогда одинокой и беззащитной. Впереди была неминуемая смерть, но с этим за скитальческую жизнь она смирилась. Годом раньше, годом позже - почти никакой разницы после того, как потеряла Морреста. Может быть, его уже арестовали по доносу жрецов... Больше томило чувство невыполненного долга: если ее, понявшую, что к чему, казнят, родной Верхний Сколен будет томиться в неволе, пока не найдется другой прозревший.
Колеса стучали на ухабах. Ее служение как Воина Правды кончилось, так и не начавшись. Она ничего не смогла сделать - разве что, помогла освободиться жителям далекого островка. Так ведь и их, может быть, утопят в крови, и тогда не останется на свете ничего, сделанного Эвинной ваной Эгинар.
Хотя... От этой мысли у Эвинны пересохло во рту, а бесконечные молитвы, которые ее заставляли читать всю дорогу, замерли на языке. Моррест не дурак, разок он смог обмануть алкских ищеек - и не здесь, на далекой окраине, а в коренных алкских землях, где его мог выдать любой.
Они ведь так парня и не поймали. Не помогло мерзавцам и предательство Ирмины. Не дастся и теперь. Но, Эвинна была уверена, он не бросит ее на произвол судьбы. Он не оставит ее в беде. Но даже Моррест, что он может сделать против Воинов Правды, прошедших полное посвящение? Он и с учеником ее уровня не совладает... Но отчего-то казалось, что Моррест придумает, что делать. Лишь бы ему хватило времени, и он понял, куда за ней идти.
Правда, когда она полагалась на чью-то дружбу и верность, кончалось это плохо. Но он не такой, как все, он особенный. А еще у него меч, который не раз выручал саму Эвинну. У Морреста может получиться. Нужно только изловчиться и подать ему весточку, и подмога придет! Только бы не бросился очертя голову в бой, подумал сперва... Но он сумеет! Эвинна вздохнула, словно гигантский камень, давивший на грудь, спал в одночасье. Теперь она знала, что нужно делать. На лице засияла улыбка, и тут же погасла, подавленная. Конвой не должен догадаться.
Нужно подать о себе весточку, и так, чтобы конвоиры не догадались. Иначе все усилия пойдут насмарку. Эвинна вспоминала, что у нее есть, кроме одежды. Выходит, что ничего. Кроме... Она вспомнила, как Эльфер дал ей мешочек с золотом. То золото отобрали еще вояки Алкина, но зашитые в крошечные кармашки на внутренней стороне юбки монетки уцелели. А ведь Моррест первый догадался, что золото-то меченое. Заметил он вроде бы обыкновенную, но одинаковую на всех монетах борозду. Он предлагал выбросить, как сам выразился, "купюры с переписанными номерами". Что это такое, Эвинна не знала, но суть поняла. Эльфер подстраховывался, чтобы в случае чего...
Ну, например, навести алков.
Эвинна просунула руку под юбку и осторожно прорвала ткань. В кулак упала монетка. Улучив момент, когда стражники смотрели в другую сторону, она ловко бросила монетку в придорожную траву. Золото тускло блеснуло, но Воины Правды так и не заметили. А Эвинна уже положила на дно телеги вторую монету, накрыв своим телом. Сейчас, они отвернутся... Или попроситься в кусты по нужде? Или уже на привале?
Эвинна думала о том, что ей сказали церковники. До сих пор она считала их хоть и не слишком решительными, но мудрыми и понимающими происходящее. Но то, что произошло на суде, навсегда лишило всякого уважения к жреческому сану. Они знают, что творится в Сколене. Они все прекрасно понимают. Но молчат, потому что давно и прочно заняли сторону Амори. По трусости ли, из соображений корысти - уже неважно. Важно то, что сколенцам придется бороться и с ними. Если Воины Правды попрали Правду - к Ирлифу таких воинов.
