Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным
Они снова стояли лицом к лицу, Трясучка согнывшись, оскалив зубы, прижимая руку к раненому боку. Дружелюбный кашляя, пытаясь сразу одновременно восстановить дыхание и равновесие.
— По новой? — прошептал Трясучка.
— Ещё, — прокаркал Дружелюбный.
Они опять сошлись, их прерывистое дыхание, скрипящие башмаки, рычанье и хрип, скрежет железа по железу, звон железа по камню, отражалось эхом от мраморных стен и раскрашенного потолка, словно люди сражались насмерть повсюду вокруг них. Они секли, рубили, кололи, били ногами, тыкали друг в друга перескакивая через тела, спотыкаясь на оружии, скользя и скрипя сапогами в чёрной крови на гладком камне.
Дружелюбный одёрнулся от неловкого взмаха секирой, что поразил стену и высек крутящуюся в воздухе мраморную крошку, обнаружив, что пятится вверх по ступеням. Теперь они оба уставали, замедливались. Так долго человек способен лишь драться, потеть, да истекать кровью. Трясучка надвигался за ним, тяжело дыша, выставив вперёд щит.
Пятиться назад по ступенькам не лучшая мысль, даже если они не завалены телами. Дружелюбный так сосредоточенно следил за Трясучкой, что поставил башмак на ладонь трупа, подвернув щиколотку. Трясучка заметил это, коля секирой. Дружелюбный никак не смог бы убрать ногу вовремя, и лезвие рассекло глубокий надрез вдоль икры, почти что подтащив его за собой. Трясучка зарычал, высоко занося секиру. Дружелюбный качнулся вперёд, ножом полоснул трясучкино предплечье, нанося чёрно-красную рану. Хлынула кровь. Северянин хрюкнул, выронил секиру, тяжелое оружие загремело рядом с ними. Дружелюбный рубанул его тесаком в череп, но Трясучка подставил щит, оба запутались, лезвие лишь скользнуло по трясучкиной коже, в ране запузырилась кровь, окрашивая их обоих. Северянин окровавленной ладонью сгрёб плечо Дружелюбного, подтягивая его ближе, здоровый глаз пучила нездоровая ярость, стальной глаз усеян красными блёстками, губы скривились в безумном урчании, когда тот обрушил назад его голову.
Дружелюбный вогнал нож в ляжку Трясучки, чувствуя, что металл вошёл по рукоять. Трясучка издал звук, одновременно напоминающий визг, боль и бешенство. Его лоб врезался в зубы Дружелюбного с болезненным хрустом. Зал перекувырнулся, ступени ударили Дружелюбного в спину, голова с треском стукнулась о мрамор. Он увидел, как над ним навис Трясучка, подумал, что неплохо бы ударить вверх тесаком. Прежде чем он сумел так и сделать, Трясучка ударил вниз щитом, окованная кромка лязгнула о камень. Дружелюбный почувствовал, как сломались две кости в предплечье, из онемевших пальцев вывалился тесак и загремел вниз по ступеням.
Трясучка наклонился ниже, разбрызгивая капельки красной жидкости со своих стиснутых зубов с каждым полустоном-полувздохом, ладонь сомкнулась на рукояти секиры. Дружелюбный наблюдал за его движениями, чувствуя не более чем слабое любопытство. Сейчас всё стало ярким и расплывчатым. Он заметил шрам на толстом запястье северянина, в форме цифры семь. Семёрка была хорошим числом, как и тогда, в первый день их встречи. Как и всегда до этого.
— Простите. — Трясучка на мгновение замер, его глаз скользнул вбок. Он начал оборачиваться, следом занося секиру. Позади стоял человек, стройный человек с бледно-пепельными волосами. Трудно сказать, что случилось. Секира исчезла, щит Трясучки распался на град летящих деревянных щепок, его самого сшибло с ног и швырнуло через всю палату. Булькнув, он ударился о дальнюю стену, отскочил и сполз по противоположному ряду ступеней, перевернувшись один, два, три раза, и неподвижно затих у подножия.
— Три раза, — булькнул Дружелюбный сквозь рассечённые губы.
— Лежи, — сказал бледный человек, обходя его и отправляясь вверх по ступенькам. Послушаться было вовсе не сложно. Других планов у Дружелюбного и не было. Он только выплюнул обломок зуба из одеревенелого рта, и всё. Он лежал, медленно моргая, всматриваясь вверх, на крылатых женщин на потолке.
Семеро их было, с семью мечами.
Целый веер эмоций пронёсся над Морвеером за прошедшие считанные мгновения. Наслажденье триумфа, когда он увидел, что Коска пьёт из фляжки и в полном неведении обрекает себя на гибель. Ужас и бесцельные поиски укрытия, когда старый наёмник объявил о намерении посетить нужник. Ошарашенность, когда затем он увидел, как Виктус достал из-под стола взведённый арбалет и наставил его Коске в спину. Снова триумф, когда Виктус принял собственную фатальную дозу самогона. Наконец ему пришлось зажать рот рукой, чтобы унять восторг, когда отравленный Коска нелепо бросился на отравленного соперника и двое сцепились, упали на пол и затихли в последнем объятии.
Определённо, ирония на иронии сидит, и иронией погоняет. Они так истово стремились убить друг друга, не подозревая, что Морвеер уже сделал всю работу за них.
С той же улыбкой на лице он извлёк заряженную иглу из потайного кармашка в складках его стёганой наёмничей куртки. Всегда первым делом убедись. В случае, если в каком-то из двух старых кровожадных наёмников ещё теплятся остатки жизни, легчайший укол этой сверкающей металлической колючкой с его собственным Препаратом Номер Двенадцать надёжно их ликвидирует, всему миру на радость. Морвеер тихонько приоткрыл дверь сортира, лишь еле-еле скрипнув, и на цыпочках прокрался в комнату.
Столик опрокинули набок, повсюду рассыпав монеты и карты. Коска лежал подле него на спине, левая рука неподвижно свисала. Тут же была его фляжка. Его обвивал Виктус, крохотный арбалетик по прежнему зажат в ладони, зажим на его конце помечен алым пятнышком крови. Морвеер преклонил колени перед умершими, подцепил свободной рукой тело Виктуса и, кряхтя от усилий, скатил его в сторону.
Глаза Коски были закрыты, рот открыт, кровь от раны на лбу прочертила дорожку по щеке. Восково бледная кожа, с безошибочно узнаваемым блеском смерти.
— Человек способен измениться? — глумился Морвеер. — Так много слов!
К его жутчайшему потрясению, Коска внезапно распахнул глаза.
К его ещё более жутчайшему потрясению, неописуемо страшная боль пронзила его живот. Он, судорожно содрогаясь, вдохнул глубоко, как только мог и испустил неземной вой. Посмотрев вниз он осознал, что старый наёмник всадил нож ему в пах. Морвеер снова глотнул воздух. В отчаянии занёс руку.
Был негромкий отзвук шлепка, когда Коска схватил его запястье и резко вывернул вбок, от чего игла вонзилась в шею Морвеера. Наступила многозначительная пауза. Они оставались неподвижны, живая скльптура, нож всё ещё в паху Морвеера, игла в его шее, сжатая его рукой, сжатой рукой Коски. Коска мрачно поднял глаза. Морвеер уставился вниз. Его глаза напряглись. Его тело задрожало. Он не произнёс ни слова. О чём тут говорить? Последствия сокрушительно очевидны. Самый сильнодействующий яд из всех известных ему, стремительно несло от шеи в мозг, обволакивая окоченением его конечности.
