Евгений Лотош - Река меж зеленых холмов
— Ты не менее мудр, чем я, момбацу сан Панариши, — кивнул гулан, и Саматта на мгновение заметил злой блеск в его глазах. На сей раз он и без комментария транслятора заметил, что Повелитель Ветра употребил подчеркнуто-вежливую форму местоимения. — Вот почему я тоже не поверил словам глупцов, нашептывавших мне в уши ядовитые речи. Цахарра Минтан, передавший твой зов, отозвался о тебе в превосходных выражениях, и, по первому впечатлению, я вижу, что он не ошибся. Я готов слушать тебя, главнокомандующий. Зачем ты призвал меня?
— Затем, что ты заслуженно пользуешься уважением по всему Мураташу. Мир меняется, и теперь Мураташ из далекой захолустной области превращается в провинцию на официальной, — он подчеркнул голосом, — границе Сураграша. Мы становимся соседями, момбацу сан Тархан, и соседями добрыми, если мне позволено надеяться. Прими заверения в моем искреннем уважении и позволь в ответ завоевать твое, Повелитель Ветра.
— Уважение поселилось в моем сердце с того момента, как я увидел твои глаза, — откликнулся Тархан. — Итак, о чем ты хотел со мной говорить, момбацу сан Панариши?
Следующие полтора часа Саматта все больше и больше чувствовал себя полным идиотом. Семен и Тархин обменивались цветистыми фразами, способными дать фору самому изысканному катонийскому этикету и, похоже, переводимыми транслятором весьма приблизительно. Они упоминали огромное количество имен — прежде, чем сбиться, Саматта насчитал сорок семь — и рассуждали о событиях, происходивших неизвестно где и неизвестно когда. То есть Саматта, разумеется, пытался следить за ходом беседы, добросовестно вызывая краткую справку по каждому упомянутому имени (не менее половины в базе знаний отсутствовали), но вскоре его голова пошла кругом, и он принялся пропускать беседу сквозь себя, не вдумываясь. Запись он включил, а время для анализа настанет позже. Он лишь старался оставаться синхронизированным с течением разговора, проникаясь манерой грубой лести, завуалированных угроз, тонких полунамеков и недоговоренностей. Семен определенно старался получить хоть какие-то гарантии нейтралитета кланов гуланских родов, на которые Тархан имел неоспоримое влияние, а также хотел чего-то, связанного с Великим Скотоводом. Взамен он предлагал вещи, среди которых Саматта сумел понять только намеки на некоторые территориальные уступки, а также на направление торговых потоков и связанный с ними сбор пошлин.
— Но я вижу, что твой генерал, момбацу сан Панариши, утомлен нашей беседой, — внезапно произнес гулан на общем, переводя взгляд на Саматту. — Нехорошо заставлять человека слушать скучные слова на чужом языке, да еще и в чужой незнакомой стране. Нам следовало бы встречаться не здесь, в голой степи, а в гостях у моего клана. Мы бы устроили великий пир, а заодно бы рассказали ему о наших привычках и обычаях, чтобы он смог полюбить чужую страну, в которую его забросила судьба. Наши женщины искусны и в приготовлении пищи, и в… других удовольствиях, которые наверняка не чужды гостю из просвещенной Катонии.
Его тон казался подчеркнуто дружелюбным, но на мгновение включенная эмпатия показала в гулане изрядную толику издевки и злорадства, смешанных с презрительным превосходством.
— Я с большим интересом слушал вашу беседу, момбацу сан Тархан, и получил от нее изрядное удовольствие, — проговорил он на поллахе подчеркнуто вежливым тоном, с удовольствием наблюдая нарастающее в гулане удивление. Он отчаянно надеялся, что транслятор передает хотя бы половину смысловых оттенков, которые он вкладывал в свою речь. — К моему огромному сожалению, я не имею чести знать примерно половину тех людей, о которых шла речь, но надеюсь, что судьба сведет меня с ними в самое ближайшее время. Разумеется, я могу лишь преклоняться перед древней мудростью твоего народа и надеюсь почерпнуть от нее хотя бы малую толику. И не только перед мудростью. Знаки у тебя на плече говорят, что ты восемь раз выходил победителем в таранхае, и я бы с удовольствием поучился у тебя благородному умению конной стрельбы из лука, которую пока что не сумел освоить. Уверен, такой выдающийся боец сумел бы преподать мне хороший урок.
— Ты говоришь на нашем языке, чужеземец, и осведомлен о наших обычаях, — Тархан снова перешел на поллах, и озадаченные нотки в его голосе почти сразу же сменились уважительными. — Прости мое непонимание, но как на такое способен воин из далекой Катонии?
— Я не всегда был солдатом, — пожал плечами Саматта. — Уволившись из катонийской армии, до недавнего времени я преподавал историю в университете. В том числе — историю Граша.
— Значит, ты понимаешь нас куда лучше, чем я думал, — гулан задумчиво сощурил глаза. — Ты хороший противник, момбацу сан Саматта. Я недооценил тебя, и рад, что не на поле боя. Никогда не думал, что изнеженный высокомерный Восток все еще способен рождать людей вроде тебя.
— Мы мало чем отличаемся друг от друга, момбацу сан Тархан. У нас у всех две руки, две ноги и одна голова. Мы говорим, едим и пьем, рожаем и воспитываем детей, среди нас есть трусы и храбрецы, умные и дураки. Мы такие же, как вы. Разве что давно не надеваем бомбы на шеи своим детям, — не удержался он от колкости в последний момент.
— Бомбы детям? — несколько секунд гулан непонимающе рассматривал его, потом внезапно уголки его рта поползли вниз и в стороны, а верхняя губа вздернулась, обнажая крупные, чуть желтоватые зубы. Он неторопливо обернулся влево, и сидящий за его плечом мужчина слегка отпрянул назад.
— Наваха, — скрежещущим голосом проговорил Повелитель Ветра, — я правильно понял иностранца, что ты опять нацепил на Миззу ошейник?
— Сан Тархан, я же не включил… — торопливо проговорил второй мужчина.
— Молчать! — резко оборвал его Тархан. Одним слитным движением он поднялся на ноги, разворачиваясь к своему спутнику, и страшно ударил его коленом в голову. В последний момент тот попытался уклониться, но не сумел — и с залитым кровью лицом опрокинулся на спину. Его нос, очевидно, оказался сломан, и от боли и шока он даже не мог застонать, только бессильно хватал ртом воздух. Тархан с силой пнул его в бок, еще и еще…
— Дядя! — девочка вскинулась, срывая капюшон. — Пожалуйста, не надо!
У гуланы оказалось симпатичное лицо, довольно светлое для женщины ее племени. Курчавящиеся длинные волосы свободной волной ниспадали на плечи, а светло-серые глаза поблескивали испугом. Тархан опустил занесенную для удара ногу и развернулся к ней.
