Александр Дорошенко - Стрелы и пули
"Коломбина" ушла на дно через тридцать пять минут. Никто из людей не пострадал, даже раненных не оказалось, нам определённо повезло. Шлюпка, в которую попали мы, была переполнена. Женщины, дети, несколько матросов из команды и даже пять молодых гардемаринов, возвращающихся домой после двух лет проведённых в лагере для интернированных лиц, составляли её экипаж. Первые несколько часов, пока не стемнело, шлюпки держались вместе. Мы поставили мачту, развернули парус, один из матросов сел у руля. Капитан, со своей лодки, утешил известием, что до берега всего около сотни миль, кроме того, здесь в проливе, имелась большая вероятность встретить патрульное судно союзников. Его слова, произвели благоприятное впечатление на перепуганных пассажиров, некоторые даже начали говорить, что произошедшее приключение — отличная штука. Но довольно скоро, нам всем стало не до разговоров. Поднялся крепкий ветер, пошли высокие, пенистые волны. Очень быстро, шлюпки разметало в разные стороны, и мы остались совершенно одни. На самом деле, разыгравшуюся непогоду, нельзя было назвать штормом, скорее просто сильным волнением, но нам, хватило и этого. Грот пришлось спустить, оставили только штормовой кливер, исключительно ради того, чтобы посудина не потеряла управление. Высокие волны, постоянно перехлёстывали через борт, пришлось принять некоторые меры предосторожности. Детей усадили в середину, а все сидящие вдоль бортов, привязали себя к банкам. Воду пришлось непрерывно вычерпывать всеми возможными ёмкостями, забыв про усталость. Мы промокли с ног до головы, и страшно замёрзли, казалось что проклятая ночь, не кончится никогда.
Но, наступило утро, выглянуло солнце, волнение улеглось, и нам стало казаться, что жизнь не так ужасна. Правда шлюпка, которую между нами говоря, давно следовало пустить на дрова, плохо пережила непогоду. Трухлявая древесина обшивки треснула в нескольких местах, внутрь постоянно просачивалась вода. Становилось ясно, что настоящий шторм, наша ненадёжная скорлупка вряд ли переживёт.
Признаться, читая в детстве Жюля Верна, Стивенсона и Эдгара По, я совершенно не представлял себе, что значит, болтаться в утлой лодчонке, посреди беспокойного моря. Предложения типа: "Мы плыли в шлюпке десять дней, терпя сильные лишения, пока не повстречались с французским фрегатом "Буссоль", не производили абсолютно никакого впечатления, на юную душу, жаждущую приключений. Подозреваю впрочем, что самим авторам также не доводилось терпеть кораблекрушение, иначе, они не ограничились бы парочкой фраз, в описании злоключений несчастных пассажиров.
А проблем оказалось предостаточно. Начну с того, что все жестоко страдали от морской болезни. Дамы, поджимая губы, требовали, чтобы мужчины, включая рулевого, сидели к ним спиной и не смели поворачиваться до тех пор, пока не высохнет одежда, развешенная по вантам. Остро встал вопрос оправления естественных надобностей. Впрочем, всё описанное выше, казалось мелочью по сравнению с более серьёзной проблемой: у нас почти не имелось запасов воды и пищи. Аварийный комплект, состоял из двух небольших бочонков — анкерков, наполненных тухлой, вонючей водой и ящика с галетами, источенными в труху, трудолюбивыми червяками. И если отсутствие пищи ещё можно было пережить, то недостаток пресной воды, мог сказаться в самое ближайшее время. Оставалось надеяться, что нас всё-таки подберёт какое-нибудь судно. Каждые полчаса, мы отправляли на верхушку мачты, одного из мальчишек, полегче да поглазастее, в надежде, что ему удастся заметить корабль или берег. Прошло много времени, надежда на спасение таяла, словно туман под солнцем когда, наконец, часа в три по полудни, один из наших юнг, разглядел вдали небольшой корабль. Я быстро вытащил из рундука ракетницу и выпустил одну за другой, три красные ракеты. Их заметили, судно, сбросив скорость, повернуло в нашу сторону. Спустя полчаса мы карабкались по штормтрапу, подбадриваемые криками матросов столпившихся у фальшборта. Шлюпку, которая к тому времени текла словно решето, не стали вытаскивать и отправили на дно, пробив две дыры в днище. Экстремальное приключение благополучно завершилось.
Спасший нас корабль, старый каботажный пароход "Карруна", шёл из Салазара в Трилан: крупный силесианский порт, находящийся в славенской зоне оккупации, с грузом продовольствия, и должен был прибыть на место через двое суток. Об этом нам, поведал капитан, когда мы, ещё до конца не верящие в собственное спасение, собрались на шканцах. Его сообщение было встречено без особого энтузиазма, кое-кому очень не хотелось оказаться в руках славенов, но выбирать не приходилось. Капитан пообещал выделить для нас каюты и распорядился, чтобы на камбузе, сварили дополнительный котёл похлёбки-бокки — традиционного блюда силесианских моряков торгового флота. Последнее заявление, произвело благотворный эффект, так как кушать хотели все. Две дородные тётки, тут же изъявили желание помочь кокам.
— Да, и вот ещё что, — сказал капитан в конце своего спича. — Среди вас есть врачи?
— Я врач, — отозвалась Марта. — Нужна помощь?
Морской волк с некоторым сомнением посмотрел на мою жену и кивнул.
— Да, барышня. У нас один пассажир, очень болен, боюсь, живым не довезём. Посмотрите, может, выйдет толк.
— Хорошо, обязательно посмотрю. Ведите прямо сейчас.
Капитан дал знак матросу, и тот провёл Марту внутрь судна. Я схватил наши вещи и направился в выделенную каюту. Она оказалась ещё меньше чем на "Коломбине", и больше походила на узкий платяной шкаф. Но после суток проведённых в протекающей шлюпке, подобные мелочи уже не могли испортить настроение. Я быстро переоделся, запихнул рюкзак под нижнюю полку и вышел на палубу.
— Где тут у вас больной пассажир? — остановил я первого попавшегося матроса.
Тот оказался понятливым парнем и без лишних слов провёл меня куда следует.
Каюта больного, была больше нашей, в ней даже имелся туалет, с чугунным унитазом и раковиной. Марта сидела на стуле около узкой койки и водила ладонями над обнажённым телом, немолодого человека. Её руки оплетали голубые молнии.
Пациент не двигался, находясь без сознания. Первое, что сразу бросилось в глаза — на его худом, измождённом теле, совсем не было волос. Нигде. Голова была лысой, словно бильярдный шар. Отсутствовали также брови и ресницы. Марта, нахмурившись, закусила губу, опустила руки и посмотрела на меня.
— Ничего не понимаю, — сказала она. — В первый раз вижу такое.
— Он приходил в себя?
— Ещё нет.
— Что у него с волосами?
— Выпали. Матрос, что вёл меня сюда, сказал, что когда этот бедняга поднимался на борт, они были в полном порядке, а затем раз и всё.
