Тимофей Печёрин - Город отражений
— Не стану, — с непривычной для Ливнева твердостью ответил мой товарищ по несчастью, — другое дело, что это был не человек, понимаете? А злобная тварь не от мира сего… и вообще ни от какого другого мира. В нем вообще тогда мало что осталось от человека!
— Вот как?! — Вольдемар Якуб-Макалов рывком притянул микрофон к себе и заговорил с выражением… нет, с маской оскорбленной невинности на выбеленном лице, — то есть, по-вашему, если кто-то неприятен… не вписывается в ваши представления о том, каким должен быть человек — что? Нужно… и можно обозвать его тварью и выстрелить в голову?! Знаете ли, дорогие телезрители, что охотничий карабин, принадлежащий нашему подсудимому, предназначен в том числе для охоты на крупных зверей, включая медведя? Медведя! Вы хоть представляете… каковы шансы на выживание, если жертва такой охоты принадлежит к роду людскому?
Массовка в зрительном зале отозвалась на эту речугу аплодисментами, переходящими, как водится, в овации. Тогда как ведущий продолжал:
— Мы нарочно не демонстрируем фотографии… того, что осталось от головы жертвы этого зверского убийства. Тем не менее…
— Да он же сам мог убить кого угодно! — рассерженной кошкой зашипела Эдна, имея в виду Надзирателя. То, что слышали ее только мы втроем, женщину не волновало.
Зато Вилланд столь узкой аудиторией не удовольствовался.
— Этого шута специально к нам приставили… такой вид пыток здесь что ли? — прорычал он, постепенно повышая голос, — эй, ты, шут гороховый! Дашь мне сказать?
Две последние фразы, адресованные Якуб-Макалову, охотник уже выкрикнул. Да так, что ведущий услышал его даже без микрофона. И проигнорировать не смог, подошел.
— Вот мне интересно узнать, как дела у того рыжего здоровяка, который не побоялся схватиться с тем, кого здесь называют несчастной жертвой. Да при этом чуть не погиб… или не чуть? А? Жив ли он? Если да, то почему бы и его не пригласить сюда? Он бы охотно поделился впечатлениями!
Под этой отповедью Якуб-Макалов остолбенел… ненадолго, всего на несколько секунд. Ровно столько времени потребовалось, чтобы получить подсказку через спрятанный под париком наушник.
— Если я ошибаюсь, поправьте меня, — изрек затем ведущий, — но, вероятнее всего, речь идет об еще одном пациенте Дома Прозрения. То есть о психически больном человеке. Конечно, вменяемость психически больного в каждом конкретном случае должна определять специальная экспертиза… а согласие на участие в судебном процессе — лечащий врач. Но лично я сомневаюсь в полезности показаний свидетеля, находящегося в примерно таком же состоянии, что и Ленур Михбаев. Не говоря уж о том, что для привлечения нового свидетеля процесс придется затянуть, перенеся решение на следующий выпуск.
А после этого неуклюжего оправдания Якуб-Макалов подобрался и заговорил уже куда как более уверенным тоном:
— Впрочем, подобные решения не могут приниматься единолично. Нужно ли привлекать еще одного свидетеля — решать только вам, телезрители, посредством специального СМС-голосования. А «Час с Фемидой» прервется на рекламу. Не переключайтесь!
* * *Когда бойцы «Оборотня» окружили нас на автозаправке, о сопротивлении и речи быть не могло. Один ствол да несколько ножей против вооруженного до зубов спецназа — расклад слишком очевидный. Не говоря уж о том, что заправочная станция сама-то по себе была не лучшим местом для боя.
Максимум, на что мы могли рассчитывать при сопротивлении — попытаться удрать, прорвав кольцо окружения на машине. Обратив близость такого огнеопасного и взрывоопасного места как АЗС себе на пользу. Но, как я уже говорил, сам родив эту мысль, я сам же ее и похоронил. Потому как не представлял, что делать дальше. Когда заправка останется далеко позади, а мы окажемся один на один с фургоном «Оборотня».
Так что, не сговариваясь, решили мы сдаться. С надеждой на справедливый приговор суда и вообще на то, что суд учтет все нюансы этой истории. В конце концов, наши действия можно было истолковать и в ином ключе. Мы-де не похитили пациента, а вступились за него, защитили от маньяка. А то, что оного маньяка пришлось пристрелить, так это, пардон, самооборона.
Призрачная надежда, нечего сказать! Но другой, увы и ах, у нас не имелось.
Примечательно, что «Оборотни», какими бы крутыми парнями они, наверное, ни считались, после нашей капитуляции крутость свою особо не демонстрировали. В том смысле, что не зверствовали, не били нас, не клали на землю лицом вниз. Просто изъяли оружие, надели наручники и еще зачем-то проверили документы. После чего вызвали подмогу — с еще одним бронированным фургоном. На котором, собственно, нас и доставили обратно в город.
Конечным пунктом нашего злополучного ночного вояжа стал один из полицейских… или как там будет правильно? Жандармских, наверное, участков. Узкий коридор, стены с облупившейся краской, тусклый свет одинокой лампочки под потолком ждали нас. Да еще дежурный офицер, сонный и насквозь пропахший дешевым куревом.
«Вот еще мяса привезли», — ворчливым тоном прокомментировал он наш приезд. А потом еще с недоумением покосился на старика и на калеку. «Неужели уже и такие в преступный мир перешли? — читался немой вопрос в сонных глазах жандарма, — куда ж мы катимся тогда?»
А вот то, что среди задержанных обнаружилась вполне еще молодая и симпатичная женщина, дежурного офицера уже и не удивляло. Обо мне… точнее, о бугае Матвее, и говорить было нечего. На воплощенную безобидность он не тянул.
А дальше, вполне предсказуемо, нас поместили в камеру — добро, хоть в отдельную. Не пришлось коротать ночь в компании шпаны, шлюх и наркоманов.
Впрочем, совсем избежать внимания со стороны данного малосимпатичного люда нам не удалось. Ширина-то коридора была около полуметра. Камера же напротив оказалась буквально битком набита разной беспокойной публикой. Чья неугомонность, собственно, и неспособность ценить радости тихой честной жизни привели этих людей за решетку.
В первую очередь внимание соседей оказалось приковано, конечно же, к Эдне. Скромно одетая и не злоупотребляющая косметикой, она, конечно, выглядела не слишком возбуждающе для отбросов общества по сравнению с ночными работницами трассы. Но именно это сочетание строгости и миловидности во внешнем облике не могло не вызвать нездорового интереса со стороны задержанного отребья. Причем отребья обоих полов.
Сначала пара худосочных гопников, коим не исполнилось, наверное, и восемнадцати лет, принялись назойливо свистеть и выкрикивать «Э-э-э…», чуть ли не вплотную прислонившись к решетке. Один еще приплясывать начал, двигая тазом и стуча по решетке. Возможно, именно так в брачный период ведут себя какие-нибудь обезьяны. Но Эдна, она же Наталья Девяткина, обезьян видела вряд ли и потому намеков не поняла.
