Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера
Звенигор замотал голову Гейзера плащом, и, немного переведя дух, мы обнаружили, что местечко, куда мы попали, обоим кажется довольно странным. Концентрация затхлости, сухости и страха была здесь выше, чем где-либо по дороге. Звенигор шепнул, что в состоянии разглядеть здесь какое-то строение, громоздившееся во тьме сгустком тьмы еще более тягостной и зловещей, и менее всего эта штука походила на жилье. От нее тянуло холодом и нехорошим покоем, и на этот раз я подчинился, когда Звенигор коротко потребовал, в сущности, почти приказал зажечь огонь. В самом деле, если нам не удалось избежать попадания в эпицентр здешних ужасов, то, по крайней мере, помирать стоило, удовлетворив любопытство. В любом случае, после недавней нашей гонки по лесам только тупой не знал о присутствии здесь посторонних, а потому я с замиранием сердца, понимая, что от этого все изменится и прояснится, и не будучи по существу уверен, что действительно хочу раскрытия тайн этого леса, зажег в ладонях маленький шарик холодного белого огня. Потом еще и еще один. Подчиняясь моей воле, шарики взмывали вверх и прицеплялись к крыше строения, будто унизывая ее праздничной иллюминацией. И при виде картины, которая открылась нам в их ровном бестрепетном свете, на наших головах зашевелились волосы. За свою, во всяком случае, ручаюсь. Страх во тьме был неведомый, нематериальный. То, что мы видели здесь… Это уже нельзя было назвать минутным помрачением рассудка, вызванным слабостью нервов.
Это был высокий помост с ведущей на него, словно на эшафот, рассохшейся лестницей. По углам возвышались четыре столба, поддерживавших крытый щепой навес, один из которых я и попытался протаранить. Стен не было, и все это сооружение напоминало возведенную на скорую руку эстраду или танцплощадку. Странный, однако, разместился на ней оркестр. Гирлянда развешанных под самой крышей шариков создавала здесь причудливую сетку светотени, и вся постройка казалась временной, созданной для случайной надобности.
Вокруг стоявшего в центре площадки стола сидели трупы. Густая запыленная паутина накрыла их всех, вместе со столом, будто наброшенная единым взмахом гигантской руки, и сквозь нее были неясно видны черты: черепа, облепленные ссохшейся, истлевшей плотью; на пальцах, точнее, на костях фаланг некоторых мертвецов поблескивали драгоценные перстни. Я глядел на этот чудовищный хоровод, и в моем мозгу отчетливо, емко и целостно вставал хайпурский курс под названием: «Магия и техника ее безопасности». Как оказалось, я был весьма силен лестничным умом.
— Как умерли все эти люди? — хрипло и очень тихо спросил за моим плечом Звенигор.
— Пойди и выясни! — огрызнулся я. — Стой!
Но было поздно. Мне не следовало забывать, что Звен — герой этой сказки, а потому способен на любую геройскую дурь.
Лестница визжала и стонала на всю округу, пока Звенигор, а затем и я поднимались по ней на «эстраду». Саламандр медленно обошел вокруг стола, пытаясь под пыльным покровом рассмотреть лица мертвых. Я с облегчением заметил, что он достаточно умен, чтобы ни к чему здесь не прикасаться. Самого меня больше интересовало, чем это все они занимались в момент смерти.
— Выражение лиц прочитать невозможно, — заметил Звенигор, — но в позах у них нет ужаса.
Я кивнул. Я тоже не обнаружил ничего, свидетельствующего о смертном страхе. Скорее, все эти люди были чем-то очень поглощены. Скажем, делом всей жизни. В их позах сквозило глубокое напряжение. Позах? Что такое странное было в их позах? Левое запястье каждого было сжато рукой соседа слева, а правая рука сжимала запястье соседа справа. Этот жест показался мне до боли знакомым, словно и самому мне приходилось проделывать такой фокус. Через секунду я вспомнил! Это же классическая позиция передачи магической энергии. Круг был замкнут. Все, в одночасье умершие за этим столом, были магами. Чем они тут занимались?
Я насчитал одиннадцать трупов за столом. Одиннадцать магов, ради какой-то надобности объединивших свои волшебные силы. Я слыхал о таком методе в Хайпурском Университете, правда, леди Джейн отзывалась о такой технике весьма сдержанно, утверждая, что преимущества ее спорны. В самом деле, если в формуле магической силы N, выражающее число участников, стоит в числителе, то в формуле интеллекта оно же размещается в знаменателе, в корне опровергая поговорку: «Две, мол, головы лучше». Лучше трех? Зримые здесь последствия доказывали, что леди Джейн мыслила здраво. Доколдовались. Я поежился, представив, какая чудовищная силища циркулировала по этому кольцу. «И горе тому, кто разомкнет…»
Поскрипывая рассохшимися досками настила, Звенигор шаг за шагом обходил круг мертвецов.
— Эй, Арти, — позвал он, став на мгновение невидимым для моих глаз, — это, кажется, по твоей части. Посмотри.
Заслоненное Кругом, в плетеном дачном кресле, опираясь на его спинку, зажатое подлокотниками с боков, стояло зеркало. На беглый первый взгляд — обычное, засиженное мухами мутное зеркало, в котором отражалась лишь ночь. Та же чудовищная смесь паутины и пыли свисала со спинки кресла. И я только через минуту понял, что же показалось ему здесь таким неестественным.
На сидении не было пыли.
Звенигор молча указал вниз, на грязный пол вокруг и под самим креслом. Саламандру тоже никак нельзя было отказать в наблюдательности, хотя он и не изучал магических наук. На полу, не затянутые сплошным пыльным ковром, отчетливо виднелись два симметричных следа: нечто вроде отпечатка треугольного копытца размером не более, чем в пол-ладони, и на некотором расстоянии — круглая точка диаметром с мелкую монетку. Совершенно случайно я знал, на что это похоже.
— Женские туфли?
Через мгновение рассудок мой в панике заметался, как обезумевшая Касторка, и я с трудом удержал себя от первого острого порыва сигануть в кусты и нестись сломя голову прочь с этого места, где все внезапно стало очевидным. Я сжал плечо Звенигора.
— Ближе не подходи, — прошептал я. — И если хоть немного дорожишь жизнью, не отражайся в этом зеркале. И давай-ка, брат принц, тишком спускайся вниз, и будем мы с тобой сматывать отсюда удочки так быстро, как только сможем. Который сейчас час?
— Часов одиннадцать, я бы сказал, — с легким недоумением отозвался Звенигор. — Тебя тревожит полночь?
Я покачал головой. Названное Звенигором время совпало с тем, что показывали и мои собственные внутренние часы.
— Есть час и похуже, специально для черной ворожбы. Собачий час, перед самым рассветом, когда у ночи отрастают железные когти и дыхание ее ядовито. Они мертвы?
— Я думаю, уже сотни полторы лет.
