Андрей Дмитрук - Дмитрук. СЛЕДЫ НА ТРАВЕ
Разумеется, любому трезвому и сознательному человеку было ясно, что клан продолжает диктовать свою волю; что именно он навязывает населению кандидатов в сенаторы, в ранге не менее начальника колена, и не случайно консулом избран член Семьи, отец-патриарх. Но не так уж много нашлось на Вальхалле сознательных и трезвых людей. А чтобы и в дальнейшем по возможности не пополнялись их ряды, "Стальной ветер" спешно выстроил под самой Запретной горой Нижний город, битком набитый ресторанчиками, игорными домами, борделями и «курильнями» для наркоманов. В техническом отношении это был шаг назад от Улья: зато в политическом…
О да, Великий Преобразователь, Боевой Вождь Алексис Казарофф (родом из русских американцев), знал человеческую натуру… вернее, ее худшие свойства! Нижний город буквально за год-другой стал самостоятельным и независимым организмом. Хозяева притонов богатели: привычка к легким деньгам и дух разврата породили мощную преступность: складывались бандитские шайки, жившие налетами, шантажом и подпольным бизнесом самого извращенного характера; торговцы опиумом или женским телом обзаводились телохранителями, собственной полицией; порою вспыхивали настоящие бои, трещали пулеметы, ухали взрывы, сшибая пеструю развлекательную архитектуру… Лакомые до наслаждений попадали в злачные места; чуявшие молодецкую удаль промышляли разбоем; в нужный момент на воющих транспортерах врывались пестуны, под общий гвалт волокли в тюрьму или попросту пристреливали кого надо, разных там болтунов и вольнодумцев — ах, какой гениальной выдумкой был Нижний город! И Земля ничего не могла тут поделать, только посылать своих проповедников. Свободные люди добровольно выбрали себе образ жизни, а кому это не нравилось, тот мог поцеловать их в задницу…
В полном сознании трудности поставленной задачи Пауль вступил на тротуары Нижнего города. Кругом царило дешевое, детски-наивное, густо замешанное на пошлости, но все же впечатляющее многоцветье: яркое тряпье в витринах, майки с фосфоресцирующими надписями, сигареты вперемежку с презервативами, бижутерия среди радиодеталей…
Скоро Пауль вышел на маленькую площадь. То ли случайно, то ли благодаря издевательскому «дружелюбию» клана, именно здесь, на фоне крикливых реклам, был воздвигнут памятник в честь первого контакта с Землей: на высоком постаменте две безликих обнявшихся фигуры из черной бронзы — творение скульптора-авангардиста, одного из тех, кому дозволил самовыражаться тот же великий Казарофф. У ног двух уродов прикорнул третий, вроде бы женской стати, вцепившись в камень длинными суставчатыми пальцами. Пауль знал, что это изображение первой жительницы Вальхаллы, встреченной Валентином Лобановым, бродячей художницы по имени Урсула. Убитая каким-то патрульным среди снегов, эта падчерица общества через три десятилетия сделалась чуть ли не святой и запечатлена в бронзе.
Увернувшись от одинокого грузовика, тарахтевшего через площадь в направлении порта, и дипломатично ответив аборигену с разбитой в кровь мордой, задававшему несвязные вопросы фонарным столбам, — Пауль покинул открытое пространство и снова углубился в кривые, узкие улицы.
Скоро он обнаружил то, что надо, — красную занавеску в окне первого этажа — и позвонил условной серией у обшитой жестью двери с глазком…
После некоторой возни дверь отворил небритый седой мужчина, по земным канонам — отвратительно рыхлый, с волосатым брюхом, выкатившимся из-под майки на пояс теплых рейтуз. Это был хозяин квартиры, водитель дальнорейсовых камионов Михай Георги. За его спиной горел тусклый свет. Было жарко натоплено, пахло табаком и прокисшим супом.
— Здравствуйте, — сказал Пауль. — Я Ляхович. Можно?
Глазенки у Михая были недобрые, кабаньи, будто раздумывал — не броситься ли? Но нет. Помял ладонью подбородок — щетина заскрежетала, как железная, — посторонился и молча махнул рукой, приглашая.
Пауль вошел, нагнув голову под низкой притолокой. Двое сидели у неряшливого стола. Горела настольная лампа; углы терялись в темноте, лишь белела смятая постель.
Он знал их по голографическим снимкам, по описаниям. Длинноносый узколицый мужчина со смуглой бескровной кожей, почти лежавший на столе, был Педро Кабрера, истопник в меблированных комнатах. Женщина, сидевшая рядом, уборщица из дринк-бара, по имени Эдит, изможденная, страшноглазая, с челкой до переносицы, не выпускала изо рта сигарету в мундштуке.
Эти люди были пьяны — пьяны сумбурным утренним хмелем, когда голова пуста и ясна, а тело движется помимо сознания. Кажется, кто-то еще спал под стеной поверх постели.
Поклонившись честной компании, Пауль сел; Кабрера мигом, словно у них было все отрепетировано, налил ему рюмку. К этому агитатор был хорошо подготовлен: в Вольной Деревне ему так изменили работу некоторых желез, что он усилием воли мог нейтрализовать действие любых доз алкоголя или наркотика. Единственное, что для него оставалось непреодолимым, — это отвращение ко вкусу и запаху спиртного…
Михай грузно сел напротив (стул одушевленно взвизгнул), придвинул к себе тарелку и некоторое время жадно и неопрятно ел. "Ужин, переходящий в завтрак", — сказал Кабрера. "Незаметно переходящий", — криво усмехнулась Эдит.
— Ты где поселился? — спросил Михай, наконец отложив вилку.
— В рабочей казарме, на улице Доминиканцев.
— А раньше где жил… до того?
"До того" значило: до бегства в ячейку Улья; до взлома и уничтожения наркоцентра землянами; до возвращения здоровья и разума бывшему трутню в земном санатории; до того, как трутень вспомнил, что он звался Паулем Ляховичем и был братом-наставником в колене почтальонов; в общем, "до того" значило — в позапрошлой жизни Пауля.
— На Западном шоссе, в самом начале, возле парка.
— Ха-ароший райончик, — уныло сказал Кабрера и завертел головой, ослабляя и без того опущенный узел галстука. — Не последним были человеком, а?
Пауль кивнул.
— А теперь вы осел, и вас будут погонять палкой. «Метаморфозы», сочинение Апулея…
Ляхович грустно подумал — насколько, несмотря на все психотренировки, мало в нем мужества! Вот, не успел приступить к работе, а уже больше всего хочется вскочить и бежать куда глаза глядят из этого логова с его невыносимой кухонно-табачной вонью.
— Знаешь, что случилось с тем, кто был до тебя? — вдруг певуче спросила Эдит, впервые за все время наводя на Пауля свои темные, как жареный кофе, хмельные, отчаянно тоскующие глаза.
— Знаю, — твердо сказал гость, хотя у него споткнулось сердце. Лицо женщины на миг подобрело. Она сделала знак левой рукой, Михай налил сивухи… "Пьет, как воду!" — ужаснулся в душе Ляхович.
