Роберт Холдсток - Железный Грааль
Войско в сорок два человека выстроилось по берегам ручья: тридцать мужчин и юношей, двенадцать крепких угрюмых женщин, все опираются на высокие овальные щиты, порой совсем новые, без украшений. Я стоял в общем ряду, сжимая ореховый посох, вырезанный мне в подарок Глашатаем Прошлого. Мы хором пели и скандировали, пока первые лучи солнца не прорезали стену леса на востоке.
Встречая долгожданное солнце, Киммен шагнул к ручью, опустил наземь свой щит и омыл его, плеснув пригоршню воды на серебряного оленя. Он повторил это три раза, а четвертую горсть выплеснул себе на правую руку – руку меча. За ним омыл свой щит Мунремур. Бронзовая фигура волка на его щите блеснула под струей, и глаза его словно вспыхнули живым светом.
Один за другим, в молчании, воины омывали щиты, таким образом в последний раз мысленно обращаясь к жизни – здесь ли или в Царстве Теней Героев. Когда же этот тщательно исполняемый обряд был завершен, все потянулись обратно, чтобы вооружиться для боя.
Каждый из них помнил, что, погибнув, мгновенно отправится в страну, духи которой, их собственные предки, были ныне их врагами.
После гибели Горгодумна вождем отряда стал Киммен, переживший двадцать четыре сражения, угнавший триста одиннадцать голов скота и повергнувший семерых героев без пролития крови. Он не просил звания вождя, но, как видно, женщины-старейшины, в особенности Заботница, обсудили достоинства каждого воина и сделали единственно возможный выбор.
Киммен был достаточно рассудителен, чтобы поставить Кимона по правую руку от себя, и достаточно благоразумен, чтобы понимать: по левую руку должен встать искусный боец. Он выбрал Катах, наставницу воинов. В Греции или в Иллирии такое решение вызвало бы мятеж. В пользу этих диких, затерянных в глуши кельтов скажу, что они безропотно приняли решение Киммена – и хорошо сделали: она одна стоила троих мужчин.
Щиты были омыты, затем все воинское снаряжение сложили в две повозки. Военный отряд молча двинулся из долины, начиная двухдневное путешествие к священной роще и Громовому холму.
Мы шли по древней земле, и места, по которым мы проходили, носили имена, данные им еще предками. Выйдя из долины, перешли перевал Молочных братьев, к югу от холма Подающей Знак, куда дважды в жизни приходили женщины-старейшины, чтобы открылись глаза их души. Вдоль мелкой речушки мы вышли в долину Лунного Оборота, где раз в девятнадцать лет псы и зайцы оборачиваются людьми. Затем по равнине, названной Грохот Колесницы, где два героя одиннадцать лет бились и, не в силах одолеть друг друга, умерли. Направляя навстречу противнику грохочущие плетеные повозки, мы вышли к Нантосвельте, принесли реке кровавую жертву и снова повернули на восток, чтобы в сумерках скрыться в священной роще.
Здесь мы раскинули лагерь, дали отдых усталым животным и искупались в прохладной речной воде. За ночь собрали колесницы и скрыли их под ветвями вечнозеленых деревьев и гибкими лапами тиса. Выбрали возничих, и мне выпало стать одним из них. Мое новообретенное умение прыгать через колесницу убедило Киммена, что мне по силам совладать с парой коней и крутыми поворотами.
Мне полегчало, когда Дренда, отличный копейщик, согласился ехать на моей колеснице. Он знал, что попадет в руки недоучки, но счел, что меня все-таки хватит на то, чтобы довезти его до места, дать время спрыгнуть и вступить в битву, а самому отъехать и ждать в сторонке, пока он меня позовет.
– Тоже важное дело, – заверил он меня и добавил с ухмылкой: – Только будь добр, не вскакивай на дышло на всем скаку!
Я охотно обещал исполнить его просьбу.
Думаю, они просто не желали допускать меня до сражения, считая, что как боец я недорого стою, а в других отношениях слишком ценен.
Разместив колесницы и воинов, мы приготовились к битве.
Киммен вооружился первым. Он снял с железного шлема султан из волчьего хвоста и заменил его пучком перьев цапли, обычным в этой части земель гипербореев.
Тяжелые доспехи из бычьей шкуры он надел поверх льняной рубахи, чтобы не натереть кожу до кости. Шкура в четыре слоя прикрывала ему плечи и грудь, а на спине спускалась до поясницы. Закаленным во льду железным клинкам северян нужно было двадцать ударов, чтобы рассечь такую броню. Живот защищал широкий бронзовый пояс, горло – тонкая полоска железа вокруг шеи, а поверх полосатых красно-синих штанов спускался длинный передник из мягкой оленьей кожи. Серые козловые сапоги и поручи из черненой конской кожи завершали одеяние. Киммен откинул плащ за спину и прошелся перед нами с уверенным видом, призывая либо отбить крепость, либо заслужить честь беседовать с отцами и матерями в Ином Мире.
Он был блестящ и могуч. Утренний свет блестел на рыжих волосах и рыжих усах, отражался от пяти отогнутых в разные стороны наконечников его кайбулга – тяжелого копья, способного выпотрошить врага одним ударом.
Все сняли султаны-тотемы с боевых шлемов и прикрепили их к знаменам: кабан-секач, волки, соколы и коршуны, прыгающая форель, лисицы, выдры, совы, псы удачи… Знамен было едва ли не больше, чем людей. Шлемы украшали теперь настоящие или бронзовые перья – знак того, что воин готов, получив один из семи смертельных ударов, птицей улететь к предкам.
Кимон облачился в детские доспехи, такие же, как у Киммена, но из мягкой кожи, с тонкими, подбитыми тканью железными щитками на животе и в районе сердца.
Мунда оделась так же, как брат, хотя и не собиралась сражаться. Это был всего лишь символический жест. На ее маленьком щите охрой был выполнен лик Бригиты. Кроме того, Бригита, как дух-покровитель, нашептывала предостережения в уши девочки, когда та становилась женщиной, хотя от чего она предостерегала, я никогда не спрашивал, и еще она была духом Земли, к которому порой обращались эти кельты во времена перемен или принятия решений.
Случайно или сознательно избрала Мунда ее лик, но выбор был удачен.
И вот Кимон вышел на берег Нантосвельты, и с ним шли Глашатай правителя и Рианта-Заботница. Он прокричал свою песнь крови со всей силой зрелого мужа. Из тростников взлетели испуганные цапли. Птицы собрались в стаю и закружили над плакучими ивами дальнего берега.
Наши лица бледнее луны,
А одежды в засохшей крови,
Берегитесь, враги!
Это мертвое войско идет,
Это смерть несут мертвецы
Тем живым, кто встал на пути.
Берегитесь, враги!
Слышишь лязг боевых колесниц?
Слышишь эхо тяжелых шагов?
Это мертвые кельты идут.
Мертвецы, но доблесть жива:
Мертвецы, но ветра быстрей,
Мертвецы, но тверды как скала,
Мертвецы, но бури сильней.
Смерть в оскале вражьих голов,
Что на поясе нашем висят.
Смерть сверкает на наших мечах,
Смерть сочится из ран мертвецов,
Выступает от наших врагов
На зеленом покрове земли.
Обагрим ее нежную грудь,
Алой кровью вражьей зальем,
Чтобы красные воды река,
Весть о нашей победе неся,
От поверженных наших твердынь
Вдаль катила и чтоб на полях
Завтра алая встала трава.
Кровь и золото, кровь и мечи —
Вот что нынче на солнце блестит.
И слетается уж воронье
И пророчит вам скорую смерть,
Клювы точит – вам очи клевать.
То-то славный готовится пир!
То-то пьяное будет вино!
Берегитесь, враги!
Это мертвое войско идет.
Солнце стояло уже высоко, когда мы, развернувшись в цепь, выступили из-за деревьев рощи на равнину МэгКата и двинулись к темным крутым склонам холма Тауровинды.
