Николай Петри - Колесо превращений
— Верни Талисма-а-ан!..
Но чародей видел перед собой только распростертое тело Годомысла — ни Талисмана, ни того, кто его схватил, в одрине не было. Лишь особый запах, свойственный колдовству наивысшего уровня, висел в застывшем воздухе.
— Талисман, — продолжал бесноваться ангел смерти, — ищи Талисман!
Аваддон, еще не до конца осознавший катастрофические последствия случившегося, соображал недостаточно быстро. Гнев Малаха Га-Мавета подстегнул его: предмет такой магической силы обязательно оставляет след в окружающем мире. Нужно лишь найти этот след!
Чародей начал действовать стремительно. Он сотворил заклинание Властителя Туч и, окутанный плотным облаком клубящегося тумана, стал подниматься в небо — сквозь потолок, сквозь крышу. Преодоление физических препятствий воспринималось лишь как легкое покалывание головы.
Оказавшись в небесном просторе, Аваддон в полную силу дал выход гневу, копившемуся в его черной душе долгие месяцы. Благодаря орлиной зоркости своего зрения, он мог видеть любое живое существо в округе на многие версты. И горе было тому, кто оказывался на пути взгляда Аваддона, — никого не щадил беснующийся чародей. Небесный путь его колесницы из грозовых облаков на земле был отмечен многими смертями. А после того как Аваддон с содроганием понял, что потерял след Талисмана (хотя в это было просто невозможно поверить!), он словно взбесился. Чувствуя, что силы оставляют его, а заветный Талисман еще не найден, он всю свою злость и желчь изливал на опостылевшую землю росомонов. Он плевал в озера, чтобы замутить их первозданную чистоту, сыпал проклятия на дремучие леса, чтобы породить в них первозданный хаос, испражнялся на хлебные поля, чтобы отравить посевы.
Беснования Аваддона прервались лишь в районе Малахитовых гор. Чародей увидел, как откуда-то снизу, с покрытых тайгою склонов, к нему метнулась сверкающая изумрудная стрела. Потом была яркая вспышка, падение и…
…Аваддон открыл глаза в одрине Годомысла. Здесь все было по-прежнему: в узорчатые витражи окна втекал умирающий вечер, князь без движения покоился на своем месте, Малах Га-Мавет стоял у разбитой двери опочивальни. Было тихо.
— Где Талисман? — Голос хлестнул чародея по лицу.
— Я не нашел его… — едва смог выговорить Аваддон и замер, ожидая расправы, — янтарная капля на острие меча ангела смерти по-прежнему ждала своей минуты, и ей было совершенно все равно, чьи уста оценят ее вкус…
— Ты разочаровал меня, — сказал Малах Га-Мавет. — Я ухожу. Но запомни, недостойный лекарь человеческих оболочек, ты не сможешь войти в покои Всезнающего Ока без Талисмана. Прощай, ничтожный, не хочу даже имени твоего произносить!
Очертания ангела смерти стали расплываться.
— Владыка! — крикнул Аваддон. — А как же князь?..
Малах Га-Мавет замер, всматриваясь в дерзкого чародея своими многочисленными глазами. Потом подошел к Годомыслу, занес над ним свой меч и сказал:
— Мы не смогли забрать его душу, зачем же мне тело! Пусть навсегда застынет над пропастью между двумя мирами!
И, растерев смертельную желчь по всему лезвию, взмахнул мечом над князем. Радужное сияние окутало фигуру Годомысла, заискрилось, обволакивая князя, а затем и половину одрины. Аваддон шарахнулся в сторону, чтобы сияние, замораживающее само время, ненароком не задело его. Сияние погасло вместе с последними сполохами вечерней зари.
Глава 15
ВЫШАТА-МИЛОСТНИК
Аваддон остался в темноте один. Что-то зашуршало у него за спиной — он обернулся. Кальконис с видом преданной собаки вымученно улыбался:
— Магистр, мне уже можно не прятаться?..
Аваддон даже не понял вначале, чего хочет от него этот недоумок. Потом, сообразив, устало ответил:
— Пойди на двор, возьми двадцать-тридцать воинов и наведи здесь порядок. Закопаете всех в одном месте. Понял?
— Не совсем, магистр, — вкрадчиво произнес Кальконис, — эти гриди во дворе… они меня не того… Как же я могу им приказать?
— Не бойтесь, сэр Лионель, — невесело усмехнулся Аваддон, — крепость в наших руках. А все ее защитники — самые преданные нам воины. Идите, они безропотно выполнят любое приказание.
Кальконис был уже на лестнице, когда его догнал приказ чародея:
— Вышату у крыльца оставь. Он мне еще пригодится…
Оставшись один, Аваддон горько вздохнул: такого жестокого поражения он никак не мог предвидеть. Ведь все складывалось замечательно! Если бы не этот таинственный «некто», своим появлением внесший в священный ритуал полную сумятицу, был бы Аваддон сейчас самым могущественным чародеем физического мира! А так… Кто же это мог быть? Аваддон терялся в догадках. Он еще раз внимательно осмотрел гридню. Нашел место, где прятался этот таинственный «некто». В том, что это был именно человек, а не какая-либо другая живая тварь, он не сомневался. Своим особым чутьем он смог уловить даже остаточное тепло тела того, кто скрывался под медвежьей шкурой. Но более подробной информации получить ему не удалось. Дело в том, что, нарушив ритуал, этот «некто» внес дисгармонию в невидимую сферу магических манипуляций, и рамки ее оказались разрушены. Причинно-следственные связи утратили свою логику, и окружающий мир стал непроизвольно развиваться по новым законам. А законов этих Аваддон, увы, не знал…
Он задумчиво смотрел на спокойное лицо князя Годомысла и думал о том, что еще не известно, кому из них повезло больше. Самому чародею, оставшемуся в живых, но потерявшему почти все магические силы, да еще и запертому в крепости, или Годомыслу, который под завесой остановившегося времени может долгие века возлежать на своем одре, будучи одновременно и живым, и мертвым?..
За невеселыми думами Аваддон не заметил, как ночь окутала измученную колдовством землю. До него доносились приглушенные звуки из коридора и гридни — бывшие воины князя выполняли поручение чародея. Но он был занят другим. Прикладывая все свои усилия, Аваддон пытался по обрывкам мировых линий, пронизывающих событийную грань видимого и тонкого миров, отыскать след того, кто разрушил чертог его честолюбивых замыслов одним своим появлением.
Он услышал чье-то вежливое покашливание и на фоне двери в коридор, где мелькали огоньки факелов, увидел знакомую фигуру философа.
— Все готово?
— Н-н-не совсем… — неуверенно промычал Кальконис.
— Говори!
— Вышата…
— Что — Вышата? — сразу насторожился Аваддон: имени княжеского милостника он не мог слышать без содрогания.
— Его нигде нет.
— Как нет?!
