Дэвид Эддингс - Владычица магии
— А что, есть какой-нибудь выбор?
— Отец мой, по крайней мере, хорошо обращается со своими людьми, — оборонялся юноша, — никто не голодает, у всех крыша над головой, а эти… бедняги… хуже животных. Я всегда гордился своим происхождением, но теперь стыжусь.
В глазах его действительно стояли слёзы.
Гарион при виде столь внезапного пробуждения не понимал, как себя вести. С одной стороны, он был рад, что Леллдорин наконец признал очевидное, с другой — боялся: а вдруг такое прозрение заведёт порывистого юношу в какую-нибудь беду.
— Я отрекусь от титула! — объявил неожиданно Леллдорин, будто подслушав мысли Гариона — А когда возвращусь из странствий, буду жить среди рабов и делить с ними их печали.
— К чему хорошему это приведёт? Думаешь, твои страдания облегчат им жизнь?
Леллдорин резко вскинул голову, явно обуреваемый противоречивыми эмоциями.
Наконец он улыбнулся, но в голубых глазах застыла решимость.
— Ты, конечно, прав. Как всегда. Удивительно, но ты сразу видишь, в чём корень проблемы, Гарион.
— Что ты имеешь в виду? — с некоторой опаской осведомился тот.
— Я подниму их на восстание. Пройду всю Арендию во главе армии крестьян.
— Ну почему у тебя на всё один ответ?! — застонал Гарион. — Во-первых, у крепостных вообще нет оружия, и они не умеют драться. Никакими прекрасными словами и уговорами ты не заставишь их последовать за тобой, а если даже это и удастся, любой арендский дворянин не задумается подняться против вас. Они растерзают твою армию, а потом положение в сто раз ухудшится. И, наконец, ты просто начнёшь гражданскую войну; именно этого и добиваются мерги.
Леллдорин в удивлении заморгал, слова Гариона наконец-то дошли до туго соображающего аренда. Лицо юноши вновь помрачнело.
— Я об этом не подумал, — сознался он.
— Совершенно верно. И будешь продолжать совершать подобные ошибки до тех пор, пока собираешься работать только мечом, а не мозгами.
Леллдорин, вспыхнув, смущённо засмеялся.
— Ты и вправду не ходишь вокруг да около, Гарион, — тихо упрекнул он.
— Прости, — поспешно извинился Гарион, — наверное, нужно было объяснить как-то иначе.
— Нет, — покачал головой Леллдорин, — ведь я аренд. Если не сказано прямо, не пойму.
— Нельзя сказать, что ты глупый, Леллдорин, — запротестовал Гарион, — ведь каждый может ошибаться. Аренды не дураки — просто слишком порывисты.
— Это было нечто большим, чем обыкновенная импульсивность, — печально вздохнул Леллдорин, показывая на влажный мох у корней деревьев.
— Что именно? — огляделся Гарион.
— Это последний участок леса перед равнинами Центральной Арендии, — пояснил Леллдорин, — естественная граница между Мимбром и Астурией.
— Лес как лес, — пожал плечами Гарион.
— Не совсем, — мрачно ответил Леллдорин. — Очень удобное место для засад.
Земля в этом лесу усеяна старым костями. Приглядись получше.
Он вытянул руку. Вначале Гариону показалось, что перед ним всего лишь пара изогнутых сучьев, высовывающихся из мха, с тонкими веточками на конце, запутавшимися в разросшемся кусте, но тут же с отвращением увидел полуистлевшую зеленоватую человеческую руку; пальцы судорожно цеплялись за куст в последней предсмертной агонии.
— Почему его не похоронили? — взорвался он в ярости.
— Поверь, потребуется тысяча людей и тысяча лет, чтобы собрать все лежащие здесь скелеты и предать их земле, — глухо объявил Леллдорин. — Целые поколения арендов покоятся здесь — мимбраты, весайты, астурийцы. Все лежат где упали, а мох хранит их вечный сон.
Гарион вздрогнул и отвёл глаза от немой мольбы этой одинокой руки, поднимавшейся со дна мохового моря здесь, в мрачно насупившемся лесу. Подняв глаза, он понял, что эта неровная почва простиралась насколько мог видеть глаз.
— Сколько ещё нужно ехать, чтобы добраться до равнины? — тихо спросил он.
— Около двух дней.
— Два дня?! И всё по таким же местам? Леллдорин кивнул.
— Почему? — спросил Гарион осуждающе, более жёстким тоном, чем намеревался.
— Сначала причиной были гордость… и честь. После — скорбь по павшим и желание отомстить. И наконец — просто не знали, как всё это остановить. Ты ведь сам сказал: мы, аренды, не очень-то сообразительны.
— Но всегда храбры, — быстро возразил Гарион.
— О да, — согласился Леллдорин, — всегда храбры. Это наше национальное проклятие!
— Белгарат, — еле шевеля губами, прошептал Хеттар, — лошади чуют что-то.
Господин Волк, дремавший как обычно в седле, встрепенулся:
— Что?
— Лошади, — повторил Хеттар. — Что-то там впереди их пугает.
Глаза Волка сузились, лицо внезапно приобрело странно-пустое выражение.
— Олгроты, — с отвращением кинул он.
— Что такое олгрот? — спросил Дерник.
— Нелюди. Дальняя родня троллей.
— Я однажды видел тролля, — заметил Бэйрек. — Гнусное уродливое огромное чудище с когтями и клыками.
— Они нападут на нас? — встревожился Дерник.
— Почти наверняка, — напряжённо ответил Волк. — Хеттар, следи за лошадьми.
Нужно держаться всем вместе. Никому не отделяться!
— Откуда они появились? — удивился Леллдорин. — В здешнем лесу никогда не бывало чудовищ.
— Иногда спускаются с гор Ало, если проголодаются, — объяснил Волк. — Живых после такого нападения не остаётся, так что рассказать подробности некому.
— Лучше бы тебе что-нибудь предпринять, отец, — посоветовала тётя Пол. — Они нас окружают.
Леллдорин быстро огляделся, соображая, где находится.
— Мы недалеко от холма Элгона, — ответил он, — и если бы удалось туда добраться, олгроты ничего с нами сделать не смогут.
— Холм Элгона? — переспросил Бэйрек, вынимая тяжёлый меч.
— Высокая скала, усеянная валунами. Почти крепость.
Элгон держался там почти месяц против целой мимбратской армии.
— Неплохо звучит, — согласился Силк. — По крайней мере, хоть выберемся из этих деревьев.
Он нервно оглядел ужасный лес, окутанный ледяной моросью.
— Можно попытаться, — решил Волк. — Они ещё только примеряются напасть, а к тому же дождь притупляет их обоняние.
Сзади раздался странный лающий звук.
— Это они? — спросил Гарион: собственный голос воплем отдался в ушах.
— Перекликаются, — ответил Волк. — Кто-то из них нас заметил. Лучше поторопиться, но не очень спешите, пока не увидим холм.
Они пустили испуганных лошадей рысью и упрямо направились вперёд по грязной дороге, поднимавшейся к вершине низкого горного гребня.
