Мария Гинзбург - Черный ангел
Но сейчас от Шмеллинга отчетливо повеяло луной, смертью и стылым мраком заброшенного храма.
— Разумеется, не скажу, — ответила Брюн.
— Я буду ждать, — сказал Карл.
2
Карл посмотрел на часы. Была ровно полночь. Если бы не четыре зеленых нуля на крохотном экранчике, можно было бы подумать, что сейчас полдень очень пасмурного дня. Шмеллинг стоял, привалившись к полуразрушенной колонне, и слушал, не раздастся ли урчание мотора. Карл не знал, на чем Брюн приедет на свидание, но точно знал, что она не придет пешком.
— Где же моя лягушонка в коробчонке скачет, — пробормотал Карл.
Шмеллинг расслабился, настроился на сканирование местности — и понял, что Брюн уже здесь. Видимо, Брюн заявилась на свидание раньше, чем Карл. Она находилась на другом склоне холма. Карл даже знал, что она там делает.
Он вздохнул, выпрямился и исчез.
Растаял беззвучно и стремительно, как кусок сахара в сером некрепком чае сумерек.
Карл спустился с холма, следуя за почти разветрившимся запахом Брюн — «Кашарель» и теплая, соленая кровь.
На восточном склоне холма находилось небольшое кладбище. Здесь перестали хоронить давно, еще до войны. Но одно исключение десять лет назад все же сделали. Надгробие из серого камня, обозначавшее собой место упокоения Федора Суетина и его людей, стояло чуть в стороне от остальных могил.
Брюн провела кончиками пальцев по шероховатому камню, где были выбиты имена. Ей показалось, что рядом кто-то есть. Брюн обернулась. Карл стоял рядом и смотрел на нее. Она не услышала его шагов, и ‘то окончательно укрепило ее предположения. На Карле были черные джинсы и такая же рубаха. Верхние три пуговицы были не застегнуты. Если бы сейчас стояла нормальная темная ночь, Карл оказался бы почти невидимым. Только светлая полоска серебряной цепочки с пулей поблескивала бы на груди. Но в северной белой ночи черного Карла было сложно не заметить. Он смотрел на Брюн с интересом и восхищением.
— Что, хороша? — спросила она.
На ней были черные кожаные штаны, такая же куртка в белых зигзагах молний и белая водолазка. На шее висела серебряная цепочка с красивой подвеской, которая чуть поблескивала.
— Ты похожа на моего дедушку на одной старой военной фотографии, — ответил Карл.
— Да, ты умеешь сказать комплимент, — пробормотала Брюн.
— Мне кажется, мы с тобой одеты в одном стиле и подходим друг другу, — сказал он тогда.
— Какие ты слова — то знаешь, — усмехнулась Брюн.
Карл не стал говорить ей, что прочел ее мысль. Вместо того Шмеллинг сказал:
— Ты приехала на мотоцикле?
Брюн кивнула.
— И давно ты его купила?
— Утром, перед тем, как мои вернулись.
Карл покачал головой.
— Я недостоин, право же.
— Не смей шутить с этим, — сказала Брюн холодно.
— Ладно. И где же он?
— Там, — Брюн махнула рукой.
— Что-то я не вижу.
— Я завалила его ветками, чтобы он в глаза не бросался.
— Да ты, однако, ас партизанской войны. Пойдем, — сказал Карл.
Они двинулись по узким дорожкам мимо витых оградок, вверх по склону холма.
— Чего я никогда не смогу понять, — сказал Карл. — Так это вашей страстной любви к заборам. Я слышал, одно время у вас заборы занимали большую часть пахотной земли. Но я не знал, что на кладбищах у вас то же самое. Мне доводилось бывать на кладбищах в разных странах. Манера отгораживать свои два метра земли чугунной оградкой от соседей есть только здесь. Наверное, это как-то связано с загадкой вашей души и прочим менталитетом.
— Все очень просто, — ответила Брюн. — Могилы огораживают, чтобы вампиры по ночам не выходили. Вот у вас он встал ночью из могилы и пошел погулять, малых деток покусать. А у нас вышел, побродил внутри ограды, туда-сюда потыкался, выхода нет — ну, он и обратно спать лёг. Сколько народу осталось в живых благодаря этому нехитрому трюку!
Карл усмехнулся:
— Как видишь, на этот раз ваш чудодейственный метод не помог.
Он покосился на нее. Брюн спокойно и сосредоточенно смотрела себе под ноги и никак не отреагировала на его слова.
— Что еще тебя здесь удивляет? — спросила она.
— Никак не привыкну к этим вашим прозрачным ночам.
— Они называются «белые».
Карл покачал головой:
— Ночь должна быть черной.
— Ну, у нас все не как у людей…
Они проходили мимо длинной семейной могилы. За витой оградкой очень жизнерадостного голубого цвета можно было насчитать шесть крестов. Так же там разместились скамейка и столик, тоже выкрашенные в голубой цвет. Кроме того, внутри вполне хватило бы еще на одну могилу. Брюн замедлила шаги.
— А ты бы мог заняться сексом на кладбище?
— Ну и как ты себе это представляешь? — меланхолично осведомился Карл. — Что-то я не вижу ни одного креста, подходящего тебе по размеру, чтобы ты могла держаться.
— Так вон скамейка, — ответила Брюн.
— А тебе коленкам жестко не будет?
— А мы курточку подстелем.
Они открыли калитку и вошли. Брюн направилась к скамейке, на ходу решительно снимая курточку. Карл поймал ее за руку.
— Не так быстро, — сказал он.
Она удивленно посмотрела на него через плечо. Карл сел на скамейку и приглашающим жестом похлопал себя по коленям. Брюн смягчилась и пристроилась у него коленях — боком к Карлу. Одной рукой она обняла его за плечи, а ноги поставила на скамейку. Рука Карла скользнула ей под куртку и почувствовалась на груди. Карл тихонько сжал сосок сквозь ткань. Брюн шумно выдохнула. Карл приподнял водолазку и принялся неторопливо водить пальцами по обнаженному животу и боку Брюн. Высвободив грудь подруги из лифчика, он стал целовать ее. Пальцы Брюн впились ему в плечо. Она откинулась на его руках, выгнулась дугой, чтобы Карлу не надо было так сильно наклоняться.
Свободной рукой Карл расстегнул ее брюки. Ощутив его горячую тяжелую руку в самом низу живота, Брюн застонала. Она провела рукой по шее Карла и почувствовала, как волна прошла по его телу. Он вонзил в нее пальцы, словно ствол бластера. Но выстрела опасаться не приходилось; это одновременно и разочаровывало, и давало чувство освобождения, терпкое и неистовое…
Когда Брюн пришла в себя, Карл курил и рассеянно смотрел на черную протоку у подножия холма. Она была словно змея с полосой серебра вдоль причудливо изогнутого хребта, что затаилась меж серыми клочьями снов. Уже по-настоящему стемнело. Брюн не видела лица Карла, только алую точку на конце сигареты, да чувствовала запах табака. Брюн откашлялась. Она хотела сказать, что на кладбище не курят. Но догадалась, что услышит в ответ, и промолчала. Шею чуть саднило. Радость и болезненное любопытство охватило ее. Брюн осторожно потрогала шею и не смогла сдержать разочарованного вздоха.
