Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня
Волхв тем временем, отступая, дошел до затушеного утреннего костра, быстро нагнулся, подхватил горсть остывших углей, быстро пробормотал что-то, и бросил вдруг запылавшие угольки прямо в жуткую, ухмыляющуюся рожу лешьи.
— Оу-оу-оу!!! — завопил тот, тщетно пытаясь сбросить с волос пламя. А тут еще Луня сзади добавил — сунул меж ног лешьи здоровенную сучковатую ветку, оставшуюся от заготовленных вчера для костра дров, навалился плечом и завалил лесную орясину!
— На коня, и ходу! — крикнул волхв, одним движением взлетая в седло. Луня, не мешкая, бросился к своему арпаку, и миг спустя путники уже мчались прочь, а за спиной у них утренний ветер раздувал пламя на голове лешьи, и летело над полями и перелесками дикое:
— Оу-оу-оу!!!
Глава Пятая
Черный Лес
— Ну уж того, чтобы лешья из леса вышел и на людей в чистом поле нападать начал, такого я никогда не слыхал! — качал головой волхв, переживая утреннюю схватку с нелюдью: — Даже меня провел, поганец! И как ловко — дремоты столбнячей подпустил, глаза отвел, р-раз — и схарчил бы нас, за милу душу бы схарчил! Что же все таки из леса его выгнало? Что же за дела такие на белом свете делаются? Знал бы дома, что все так обернется, не торопился бы так с отъездом…
Луня ехал молча, слушал волхва, и на душе у него становилось все гаже и гаже: «Ох, видать, так и сгину я где-нибудь в незнаемых землях, и растащат мои косточки птицы летучие да твари рыскучие! И зачем меня волхвом быть назначили, да в этот поход отправили, сидел бы дома, в городище, в свой черед воем стал бы, обженился, детушек растил да землю пахал…»
— Луня, эй, Лунька, заснул что ли? — волхв подъехал и потряс задумавшегося парня за плечо: — Вечером, когда остановимся, волховать стану, предков спрашивать, может, подскажут чего, а с завтрева по другому пойдем — спать днем будем, по очередке, а скакать ночью, а то, чую, не минуть нам Черный лес иначе…
На ночлег остановились, против обычного, не в ложине или овраге, а на лысом пригорке шагах в ста от Хода, чтобы дозор держать сподручнее было. Поели, что осталось от вчерашнего, после чего волхв разложил на безтравной вершинке четыре костра, по четырем сторонам света, воткнул в центре Костяную Иглу, веле Луне стоять в сторонке, молчком, глядеть окрест зорко, а сам повел древнюю, как сама земля, Песню Предков.
Поминались в той Песне и Мать-Сыра-Земля Мокошь, и Отец всех родов Великий Род, и предок предков, медведь Влес, и могучий хозяин лесов Бор, и красный Яр, и все Чуры, хранители-обережцы, и многие другие иные светлые боги. У всех просил волхв совета, всех вопрошал — что же на земле творится, к чему это?
Звенели, стучали, терлись друг о друга амулеты, вразлет поднялись седоватые волосы, волхв поднял руки, заканчивая Песню — и замер…
Долго стоял он, недвижим, с закрытыми глазами, освещенный трепещущим светом четырех костров. Луне уже начало казаться, что недоброе что-то приключилось с его учителем, но вот волхв опустил руки, вздохнул, и не раскрывая глаз, опустился на землю. Опустился — и уснул.
Теперь будет спать до утра, а Лунино дело — вокруг стражей ходить. Никто не должен потревожить сон волхва, иначе чародейство не удастся, впустую пройдет…
Шык проснулся на рассвете, когда прогоревшие костры уже и дымится перестали. Луня, намаявшись за ночь, сидел поодаль, с луком на коленях.
— Устал? — улыбнувшись, спросил волхв, и не дожидаясь ответа, встал, потянулся всем своим далеко не старым, не смотря на года, телом, шагнул с пригорка к поклаже:
— Давай-ка поедим чего есть, оголодал я, с предками да богами разговаривая.
За едой Шык рассказал Луне, что же поведали ему предки и боги:
Велика Смута затевалась в мире. Нежить, нелюдь, все вредные человеку силы словно взбесились. А взбесил их и на людей яро кидаться заставляет Страх, Великий Страх, что наплывает на землю со всех сторон, идет изнутри ее, и Страх этот в том, что скоро конец всему придет, погибнут все звери, и птицы, и люди, но потом, много лет спустя, все вновь возродится, все кроме нелюди да нежити. От того-то и бесятся нечистые, от того-то и ярятся…
— Так это, дяденька, и мы что ли погибнем? — опасливо спросил Луня, тревожно озираясь, словно вот уже сейчас погибель наступит.
— И мы, Луня… — мрачно подтвердил волхв: — Мыслю я, затем нас Великий Вед к себе и зовет — хочет он Лихо это отвести, но вразуми меня Влес, если я сейчас знаю, что есть суть близящейся беды, и как нам от нее спасаться…
* * *Отдыхали весь день. Луня спал, измученный бессонной ночью и тревожными речами волхва, а Шык просто отдыхал, глядя в голубое летнее небо с белыми курчавыми шапками облаков. Общение с предками и богами много сил отнимает, тут уж не до скачки на конях, отлежаться надо, отдохнуть…
К закату собрались в путь. К излету лета ночи стоят темные, но арпаки с дороги не собьются, Ход им знаком, они его чуют, не нюхом даже, а душой своей конской, и поэтому ходко идут в кромешном мраке, уверенно попирая копытами дорожную пыль.
Ночью, вернее, ближе к утру, подошли к краю Черного леса. Луня сразу понял, что именно Черный, а никакой другой, лес встал стеной по правую руку от Хода — даже в темноте густел он налитым мраком, словно черной стеной отделяя сам себя от остального мира.
Светало, яснели деревья, земля и небо вокруг, и лишь Черный лес оставался таким же темным, что и в глухую ночь.
— Он и днем такой? — спросил Луня волхва, невольно понижая голос до шепота. Шык усмехнулся:
— А ты думаешь, почему его Черным нарекли? Погоди, Яр взойдет, сам увидишь — и деревья, и трава, и даже цветы, все в этом треклятом лесу чернее ночи! Но ты особо в ту сторону не гляди — не ровен час, поймает твой взгляд какая-нибудь тварь, потом беды не оберешься, Чур нас от этого! Смотри лучше налево, вишь, вон вершины Ледяного хребта солнце уже окрасило — лепо! Вед мне сказывал, что ары хотели Ход ближе к горам провести, от Черного леса подальше, да там своя напасть оказалась — туман чародейский. Наплывает тот туман с гор, людей и животных разума лишает, одни влоты, что с заката сюда забредают, чары туманные терпят, да и правду сказать, у влотов разума с овечий говяш, им и терять особо нечего!
За разговорами солнце взошло, Луне сразу стало веселее. В сторону Черного леса он старался больно-то не смотреть, как волхв советовал, но все же не удержался, глянул — и подивился тому, как чудно выглядело все в колдовском лесу.
Действительно, и травы, и деревья, корявая родня родских елок да листвениц, и кусты, и даже крупные, красивые цветы, что росли под деревьями — все было непроглядно черным, словно кто-то специально красил лес, коптил его, заливал смолой и дегтем.
