Наталья Медянская - Ночь упавшей звезды
Люб с Темкой восприняли распоряжение философски. Ещё некоторое время из коридора доносился дружный хоровой ор:
-- Пусть нет у меня ни меча, ни коня,
Но злой негодяй не получит
Меня!..
Сианн ушел следом и вернулся с кувшином меда, наплескал мне золота с ароматом лилий и стрелолиста.
Рука с кубком мелко дрожала. Я сделала большой глоток и закашлялась.
-- Спасибо... -- хрипло сказала я в перерыве между приступами кашля.
-- Не за что; пейте, -- очаровательно улыбнулся Сианн. -- Может, подогреть с корицей?
-- Идите к... -- я хотела послать остроухого к лешему, но увидела, как он морщится и оберегает плечо, и докончила: -- к Звингарду.
-- Утром схожу. Благодарю за заботу.
-- Ну-ну... -- Одрин хмуро глянул на сына. -- А как насчет отдохнуть, миледи? Мы все устали... -- заметил, что до сих пор сжимает мою ладонь и, внезапно смутившись, скрестил руки на груди.
Сианн сделал вид, что ничего не замечает, и отошел к камину, где, лежа на пузе, любовался огнем его юный друг.
Я залпом допила мед, огонь прилил к щекам, а кубок, наконец, упал и покатился сперва по диванчику, а потом шмякнулся на ковер. И не разбился. Я удивленно проследила за ним и обхватила шею Мадре руками:
-- Отдохнуть?
Липкими губами нашла его губы. Кажется, я схожу с ума...
Одрин от неожиданности замер, потом почувствовал нежность моих губ и, коротко вздохнув, обнял меня. Ответил на поцелуй. Это было чертовски приятно...
Миг назад мне было невозможно холодно, а теперь -- словно окунули в текучий огонь. Только вот трясти меня не перестало.
Алиелор, поманив за собой встрепанного разомлевшего Сябика, тенью скользнул к двери. Мадре краем глаза увидел, что черноволосый мевретт с мальчишкой уходят, ощутил мимолетную неловкость, потом наплевал на все и запустил руки мне в волосы.
Ну вот, попал пальцами на шишку... бо-ольно! И обидно до слез. Я отшатнулась к спинке дивана, прикусив губу.
-- Ты чего? -- почему-то шепотом недоуменно спросил Мадре. -- Я что, обидел тебя?
Я поймала его руку и потащила к своему затылку. Потом резко закрыла глаза и покраснела.
-- П-простите, мевретт. Я не... должна была...
Мадре положил руку мне на голову и нахмурился:
-- Подожди-ка, что у тебя там? Да наклони, я осторожно.
Я повиновалась.
Он раздвинул волосы и присвистнул:
-- Ого... ничего себе, -- пересчитал шишки и осторожно подул мне на затылок. -- Сильно болит?
-- Рука сильнее, -- хриплым шепотом призналась я.
-- Бедная девочка... -- Мадре прижал меня к груди, и лицо его вдруг стало юным и удивленным. И засветилось. Словно к нему вернулось странное, давным-давно позабытое чувство и где-то внутри зажегся теплый огонек. И, если закрыть глаза крепко-крепко, то можно увидеть его отсвет на веках.
-- Покажи-ка мне руку, -- буркнул мевретт. -- Сдается мне, Звингарду пора менять профессию...
Я сглотнула слезы. Вновь огонь тек сквозь меня, и я ничего не могла с этим поделать, да и не хотела... Только боялась, что волшебство рассеется, и я снова останусь одна, в темноте.
Я протянула остроухому раненую ладонь.
Мадре осторожно отогнул повязку и тихонько присвистнул: рана покраснела, ладонь была горячей. Мевретт молча поднялся и вышел. Спустя несколько минут вернулся, неся в руках небольшой флакончик. Сел рядом, немного смущенно посмотрел на меня:
-- Вот. Это заживляющая мазь. Сделана по старинному рецепту. Не знаю, конечно, как давним, но элвилин она помогает.
Тут дверь без стука отворилась, и вперся легкий на помине Звингард. На сей раз со всеми причиндалами, с пузырьками и склянками, сложенными в корзину.
-- Ну, что тут еще стряслось? У вас такой вид, как будто вы скакали в окно...
Я, прижавшись к Одрину, сообщила мэтру:
-- Да, скакали.
Вид у дедки сделался такой, что хотелось рассмеяться, но вместо этого я закашлялась.
-- Звингард, вы, как всегда, неподражаемы, -- Мадре обнял меня вместе с пледом свободной рукой. -- Эту бы вашу прозорливость да в мирное русло. Вот кто тут недавно утверждал, что рука -- это пустяк? Похоже, у нее начинается Зерров огонь.
-- Скажете тоже! -- отмахнулся лапищей огненноголовый. -- Поучите бабушку осенний мед варить. Ну кто же говорит при больном, что у него Зерров огонь? У кого сердце послабее -- тот на месте помрет. Дайте-ка сюда руку, деточка, -- проворковал Звингард совсем другим тоном и осторожно взял мою ладонь.
-- Ну, сударыня Аррайда, кажется, не из тех хлипких дамочек, падающих в обморок при виде порезанного пальца, -- почему-то с гордостью произнес Одрин. -- Ей правда не повредит.
-- А что это вы так покраснели, мевретт? -- с ехидцей спросил Звингард, разглядывая и обнюхивая рану. -- И, кстати, где опять это наказание, которое считается моей помощницей?
-- Не огонь ваш. Глупости, -- сказала я хрипло. -- За пару дней заживет.
И сморщилась от боли. Сжала зубы, чтобы не стучали.
-- Холодно...
-- Нет, тут не Зерров огонь. А что вы такая мокрая, деточка? -- лекарь смазал рану особенным элвилинским бальзамом и аккуратно начал бинтовать. -- В луже спали, что ли? Нате вот, -- он сунул мне в руку баклажку.
Я тупо уставилась на нее:
-- Что это?
-- Согревающее... хотя толку-то... И плед мокрый, и диван промок... -- Звингард ощупал розовый шелк здоровенной ладонью. -- Что ж она у вас-то в мокром сидит? -- рявкнул он. -- И вы сами? Нет головы у обоих?
Проигнорировав подлое замечание Звингарда, Мадре удивленно посмотрел на меня:
-- Мгла! Почему вы молчали?
-- А вы не спрашивали.
Дедка, ворча, вытащил прямо из воздуха по паре штанов и рубашек. Одну кинул Одрину и погнал его за шкафы. Вторую сунул мне:
-- На вас не напасешься...
-- А ваше наказание банально нажралось и где-то отсыпается... -- крикнул мевретт из своего убежища.
-- Что-что?! Что оно сделало?
Глотнув из баклажки и вернув ее лекарю, я взялась отстегивать пряжки на ремешках, соединяющих кирасу. Левой руке они не поддавались, тогда я пустила в ход правую... и... в глазах потемнело...
-- Оно дегустировало осенний мед, -- вернувшись в серебристой рубахе и черных тувиях, босиком, мрачно пробормотал Мадре. -- Причем, на пару с кавалером. А перед этим читало похабные книжки. Сложно вам будет, Звингард, перевоспитать это! -- и он мстительно улыбнулся. Потом обратил взгляд на меня, вздрогнул:
-- Что с вами, сударыня?
-- Ни-че-го... Помогите отстегнуть, -- произнесла я в отчаянье. Меньше всего мне хотелось зависеть от кого-либо, тем более, от него.
Мадре смутился и неуверенно взялся за пряжки. Мысленно отсчитывая мучительные минуты и смущаясь еще больше от своей неловкости, наконец, расстегнул последнюю и помог снять кирасу.
