Артем Тихомиров - Олимпия
- Сейчас они выстрелят! - с восторгом в голосе повторила олимпийка за кадром.
Гоплит взмахнул рукой. Два выстрела практически слились. Одному мальчику пробило голову, и он упал навзничь, взмахнув руками и потеряв оружие. Но его пуля достигла второго ребенка и попала в живот. Тот согнулся пополам, свалился набок и принялся с криком извиваться на нем под аплодисменты гоплитов и хохот репортерши. Мелькают счастливые, покрытые кровью лица охотников.
- Ну, с первой вылазкой покончено. Теперь ждем, что скажет нам жребий! В какой квартал мы пойдем на этот раз? - В кадре ее лицо, светлые глаза, в которых одна жажда крови. - Не переключайтесь! Немного терпения, и мы продолжим.
Лима тянет руку, чтобы выключить телевизор, но тут случается накладка, одна из тех, что нередко бывают в прямом эфире.
Камеру не выключили вовремя. На пару секунд она фиксирует, как серолицый илот бросается на олимпийку, размахивая руками. Он кричит, вопит, как безумный, и брызгает слюной.
Женщина отскакивает. У нее отличная реакция.
- Мои дети! Мои дети? это были мои дети! - успевает разобрать Лима в потоке крика.
Олимпийка прерывает его атаку точным ударом в челюсть, а потом вытаскивает пистолет и стреляет в лицо.
Лима выключила телевизор, забралась в кресло и подтянула колени к груди, стараясь стать как можно меньше.
Лучше было бы исчезнуть совсем.
12
Тимей вернулся через час после окончания первого нападения. Вошел в дом, словно ни в чем не бывало, закрыл дверь.
Лима, задремавшая в своей кровати под пледом, встала и пошла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Отец поинтересовался, как прошел ее день, как дела у Полифема, при этом улыбался, точно фарфоровая кукла, и взгляд его был пустыми.
Он не спросил, почему у нее опухшие красные глаза. Когда наступил момент, после которого Тимея перестали интересовать подобные мелочи?
Лима делала все, чтобы разрядить напряженную обстановку. Даже шутила, очень неуклюже, и постоянно испытывала стыд от своих наивных попыток.
Она соорудила ужин - давным-давно ничего свежего, одни концентраты. Отец ел, шаря взглядом в пустоте. Лима, склонившись над тарелкой, тщетно искал повод расшевелить его. Наконец, выдавала:
- Ты бы мог уйти из Города?
- Уйти? - Тимей бросил на нее короткий взгляд и уставился в тарелку, с таким любопытством, словно никогда не видел этого псевдопюре с псевдобифштексом.
- За пределами Блоков столько места?
- Да, много места, - согласился отец.
- Я не о том? - сказала Лима. - Знаешь ведь, есть люди, которые? ну, бродяги? Они живут в Городе - но это, скорее, обнищавшие, опустившиеся илоты, которым уже все равно. Им идти некуда. Они умирают на улицах или прячутся в заброшенных домах?
Тимей кивнул.
- Знаю.
Лима проглотила кусок хлеба, невольно вспомнив нехитрую закуску в доме Клеона. Рот наполнился слюной.
- Бродяги - преступники, - сказал отец.
- Так считается? официально. Но ведь они не виноваты?
- Илоты должны работать. Тот, кто нарушает это правило, преступник.
- Папа! Откуда такие мысли? Что с тобой? Ты же всегда сочувствовал им, говорил о несправедливости и праве всех людей на?
Тимей поднял взгляд на дочь, пристально и осуждающе посмотрел. Его ноздри гневно вздулись.
- Лима, я надеюсь, твои разговоры не преследуют какой-то особой цели.
- Что? - Она не поверила тому, что слышит. - Как ты можешь?
- Подчиняйся законам, и тогда все будет хорошо.
Хватило одного короткого мгновенья - и она уже стояла, нависнув над Тимеем. Как это случилось, Лима не помнила. Зато хорошо осознавала движения своих губ и чувствовала силу собственного дыхания.
- Скажи это людям из соседнего квартала, которых сегодня убивали и отрезали головы! Скажи это тем детям, которых заставили стрелять друг в друга на глазах у отца! Все ли у них хорошо!
Лима не знала, как это случилось. Ослепляющая вспышка гнева, даже ярости. Каким-то чудом она не сорвалась на истерический крик и не бросилась на отца с кулаками? точнее, на то существо, в которое он превратился.
Что-то ее остановило. Возможно, его потрясенный взгляд, потрясенный и испуганный. Кем она была в его воображении сейчас? Гоплитом, который угрожает ему пистолетом?
- Я? - начала он, бледный и с испариной на лбу.
- Я не могу понять, кто ты и что ты! Папа, проснись! - Она положила руку ему на плечо, с силой сжала пальцы. Лиме хотелось причинить ему боль, заставить вылезти из скорлупы, куда он сам себя загнал.
Тимей аккуратно отодвинул тарелку, все еще бледный, но отчаянно борющийся с ужасом, от которого его большие руки тряслись, словно у запойного алкоголика
Лима разжала пальцы.
Начался откат. Ноги ослабли, и, может быть, она бы упала, не вцепившись вовремя в стол.
- Извини? но я слушаю тебя. - Тимей напоминал прилежного ученика, готового к новому уроку.
Лима стиснула челюсти, резким движением отодвинула полупустую тарелку.
- Ты слушаешь, но не слышишь! Знаешь, я намекала, что мы могли бы уйти и жить в другом месте. Наплевать, кто нас там объявит вне закона. Лучше быть свободным бродягой, чем илотом, который каждую секунду дрожит за свою шкуру!
- Лима, прекрати, - тихо попросил Тимей, краснея.
- Что именно? - выкрикнула она сквозь слезы ярости. - Ты сдался! Почему? После мамы ты не был таким, ты не отступал. Ты был крепче кремня, и я равнялась на тебя! Где ты теперь?
Тимей поставил локти на столешницу и обхватил руками голову.
- Слабак! - Она не хотела это говорить, но мысль, назойливо сверлившая ей мозг, все-таки вырвалась.
Стало тихо. У Лимы мурашки побежали по спине от страха. Зачем она это сказала?
Тимей сидел неподвижно, в той же позе. Если бы он начал оправдываться, извиняться, Лима бы постаралась сгладить ужасный эффект, но отец лишь сказал:
- Мне некуда идти. И я не хочу. Оставь меня в покое.
Лиме хотелось кричать. До хрипоты, до крови в горле.
Она сжала кулаки, ничего не видя от багровой ярости и слез, застилающих взгляд. Ногти впились в ладони.
Чувствуя, что задыхается, Лима выбежала из гостиной и заперлась в своей комнате. По идее, она должна быть благодарна судьбе и случаю, что у нее есть эта спасительная норка. Сколько илотов в Блоке 3 Восток могут этим похвастаться?
Но она все бы отдала, чтобы променять эту комнатушку на что-нибудь другое. В сущности, этот дом, этот Город, сектор, весь мир, где правит Олимпия - одна большая тюрьма. И возможности сбежать из нее нет.
А что насчет того, чтобы разрушить ее?
Крамольная мысль проскользнула по самому краю сознания. Лима лежала, забравшись под одеяло, и погружалась в тревожный сон.
А что насчет того, чтобы разрушить ее?
