Юлия Власова - Таймири
— Проходите, устраивайтесь. Каюта — там, — махнул рукой капитан. Минорис сразу заметила: какой-то он апатичный. Хандрит, небось, круглые сутки.
Яхту легко можно было спутать с большой шхуной, но, несмотря на крупные габариты, пассажирская каюта на ней имелась всего одна. Обшарпанная, кое-как сколоченная из неровных досок. Чуть только Сэй-Тэнь открыла дверцу, как нос к носу столкнулась с философом Диоксидом.
— Ай! — отпрянула она.
— Чур меня! — как ужаленный, отскочил от нее философ. — Женщина на судне — плохое предзнаменование!
— А как насчет трех женщин? — напустилась на него та. — Мы будем жить в этой каюте, пока не доплывем до массива, так что извольте с нами считаться.
Диоксид расправил складки балахона, что-то проворчал, однако перечить не стал. Больно уж грозной выглядела Сэй-Тэнь.
Он протиснулся наружу и засеменил к корме. Его священный покой нарушили самым бесцеремонным образом. А философам положено размышлять, да притом в одиночестве.
На корме было довольно безлюдно. Только какой-то рыжий матрос штопал свою тельняшку. Подходящее место для размышлений. Но не успел Диоксид собраться с мыслями, как к нему прилипла Таймири.
— Дедушка, а, дедушка? А вы тоже к массиву путь держите?
Философ закатил глаза и испустил вздох тяжелобольного. Вот, оказывается, каково это, когда тебя называют дедушкой. Хорошо еще, что не старой калошей.
Сэй-Тэнь примерялась к кроватям и так и эдак. На какую ни сядь (а в каюте их было всего две) — скрипит, что несмазанная телега.
— Проходите, устраивайтесь, — припомнила она слова капитана. — Как же! Пружины здесь, верно, насквозь проржавели!
Дряхлое кресло в углу, явно предназначенное для таких же дряхлых пассажиров, доверия не внушало. А хромоногому столику с мятым жестяным чайничком Сэй-Тэнь сказала «пфе!» и заявила, что каюту эту, вероятно, целиком привезли из страны под названием «Никудышная».
В конце концов, она решила, что нет лучше места для спанья, чем дощатый пол. А кресло пускай забирает старик.
Однако кресло досталось Минорис.
— Нехорошо, — сказала она, — пожилому человеку на такой развалюхе спать. У него же наутро все кости болеть будут!
Сэй-Тэнь передернула плечами.
— Вишь какая справедливая сыскалась! Запомни, если будешь всегда идти на уступки, долго не протянешь.
Первая ночь на реке выдалась мучительно долгой и душной. Таймири несколько раз предлагала отворить дверь, но Сэй-Тэнь, видите ли, боится простуды, а пол и без того холодный. Минорис каким-то неимоверным образом умудрилась заснуть, скрючившись в кресле. А Диоксид видел цветные сны на той самой кровати, которую отвергла Сэй-Тэнь.
Утреннее великолепие ворвалось в дремлющий мир, осыпало блестками темно-синюю реку и разостлалось по палубе, исполосовав ее тенями мачт да снастей. Кормчий вяло поворачивал штурвал, заспанные матросы натягивали канаты, в то время как дивное солнце поднималось из-за гор. А горы с каждым часом становились всё ближе и ближе…
— Хорошо, что ветер попутный, — пробормотала Сэй-Тэнь. Ей так и не удалось заснуть. Философ храпел, как сотня бегемотов. Таймири жаловалась на духоту. А под полом скреблись и пищали крысы. Они, судя по всему, соревновались: кто больше шуму натворит.
Сэй-Тэнь стояла на палубе и смотрела, как парус выпячивает свое белое полотняное пузо. Иногда он сдувался, а потом, едва покрепчает ветер, вновь принимался пыжиться. Какой-то скрытый механизм под днищем позволял яхте беззаботно плыть вперед.
— Проклятущее изобретение! От его вибраций у меня скоро мозги искрошатся! — выругался кто-то у Сэй-Тэнь за спиной. — Когда-нибудь я пошлю к эннайрам этого чокнутого капитана и подамся в мореходы.
— А чем вам капитан-то не угодил? — поинтересовалась она.
— Чем-чем? Да хотя бы своими новшествами. Из-за навороченного устройства, которое яхту якобы против течения движет, у нас, у матросов, одни беды. Синре вчера с лихорадкой слег. А Калли так и вовсе дерганый стал. Не-е-е, нам причуды Кэйтайрона вот уже где!
— То-то я думаю, отчего это крысы с ума посходили, — протянула Сэй-Тэнь. — Им мотор тоже покоя не дает.
— А старик ваш сразу смекнул, что к чему, — подмигнул матрос. — Уматывайте, говорит, с яхты подобру-поздорову. У самого, говорит, подагра разыгралась.
Никакой подагры у Диоксида не было и в помине, хотя насчет мотора он размыслил верно. На предательство философ тоже никого не подзуживал. Тут уж матросы за него додумали. Они вообще мастера додумывать — только повод дай.
Уважением к Диоксиду постепенно прониклись все до единого. Даже ворчливый, вечно озабоченный капитан. Мудрец и шагу ступить не мог без того, чтобы кто-нибудь не обратился к нему за советом. Или с просьбой предсказать будущее. Но уж в этом он был полный профан.
Что касается Минорис, то она сторонилась Диоксида по одной простой причине: она считала себя недостойной.
«Кто я такая, чтобы заговаривать с философом?! — терзалась Минорис. — Образования ноль, логики — ни на маковое зернышко. Надо бы хуже, да некуда!»
Она думала и думала, и мысли эти не приносили ей ничего, кроме отчаяния.
Как-то вечером сидела она на краю палубы и грустила о своей невежественности. Внизу бурлили темные воды, вверху сгущались темные тучи. А Минорис что? Такая же темная, а может, даже и еще темнее.
— Тем-но-та, — по слогам произнесла она. — Сколько ни старайся, к свету не выберешься. А я бы так хотела подняться хоть на ступенечку выше!
— Ты даже не представляешь себе, дитя, сколь протяженна лестница знаний! — прозвучал над головою добрый, спокойный голос.
Она вздрогнула и обернулась: в белой, как будто нарочно выбеленной, бороде Диоксида пряталась улыбка. А глаза светились вековой мудростью.
— Вы меня научите? — выпалила Минорис. — Всему-всему?
— Всему? Это, пожалуй, можно, — усмехнулся философ.
* * *Ополчиться друг на друга оказалось куда проще, чем объединить усилия и продолжать борьбу. Узники слишком рано сдались. Вместо того чтобы разобраться в себе, сосед винил соседа. А зародившаяся между пленными дружба дала вдруг такую трещину, что ни одним клеем не склеишь. Восстание было подавлено.
Тетушка Ария волком глядела на своего горе-предводителя, который пребывал теперь в самом скверном расположении духа и гнул спину чуть ли не вдвое больше обычного. Его, как главного зачинщика, заставили пахать за семерых. Остальным, конечно, тоже на орехи досталось. Обеденный перерыв урезали, ноги заковали в кандалы, а за разговорчики установили двенадцать плетей. Разговаривать, правда, не больно-то и хотелось.
